Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I

Ши Мэй покачал головой и закрыл глаза. Видно было, что он испытывает сильную боль: длинные ресницы задрожали, лоб покрыла испарина.

— … — Мо Жань был шокирован, увидев его таким. Он выдохнул:

— Хватит!... — и как раз собирался убрать Цзяньгуй, когда Ши Мэй достиг предела своей выносливости и, побледнев, хрипло выдохнул:

— Я думаю, что ты очень хороший.

Глаза Мо Жаня распахнулись.

Бледное лицо Ши Мэя мгновенно покраснело. Спрятав глаза за занавесом ресниц, он не смел взглянуть на Мо Жаня. Юноша выглядел смущенным и раздосадованным.

Цзяньгуй превратился в пятнышки мерцающего красного света, которые, трепеща, как опадающие лепестки крабовой яблони, послушно вернулись в ладонь Мо Жаня. Опустив голову, Мо Вэйюй не смог сдержать счастливый смех. Когда он снова поднял взгляд на Ши Мэя, его брови взлетели, как подхваченные ветерком весенние цветы, а глаза лучились летним теплом.

С нежной улыбкой на губах и блеском в глазах он сказал:

— Ты тоже классный. Я уже говорил тебе это на озере Цзиньчэн, но так как ты ничего не помнишь, хочу повторить это снова. Ты правда… очень нравишься мне.

Хотя Мо Жань и не сказал, в каком смысле он ему нравится, Ши Мэй лишился дара речи и покраснел от шеи до ушей…

Пара темных сияющих омутов уставилась на него. Эти глаза сверкали, как звезды, отраженные в океане, который пытается дотянуться до Млечного Пути своими нежными волнами.

— Я буду хорошо относиться к тебе и сделаю тебя счастливым.

Ши Минцзин не был глуп. На лице Мо Жаня было ясно написано все, что не было сказано вслух. Ши Мэй опустил голову, боясь встретить его взгляд.

Сердце Мо Жаня дрогнуло, и он поднял руку, чтобы коснуться волос Ши Мэя. Но прежде чем он успел что-то сделать, вспыхнул режущий глаза золотистый свет и ивовая лоза безжалостно хлестнула прямо по лицу Мо Жаня.

— Ах! — вскрикнув от боли, Мо Жань в шоке обернулся.

Первое, что он увидел — ослепительно белые одежды на фоне стены и зеленой изгороди. Чу Ваньнин стоял, заложив руку за спину, и свысока смотрел на них. Тяньвэнь извивалась на земле, как шипящая божественная змея. Листья ивы гневно дрожали, испуская золотистые искры по всей ее длине.

— Учитель… — удивленно выдохнул Ши Мэй.

Мо Жань, держась за лицо, взвыл:

— Учитель!

Что с того, что его ненавидят? Что с того, что его не любят?

Может кто-то и стал бы от этого плакать, но он… он — Чу Ваньнин... Плакать из-за кого-то? Вздор! Конечно, он просто даст волю своему гневу и задаст этому мальчишке хорошую трепку!

Выражение лица Чу Ваньнина было холоднее, чем ледники на вершинах гор. Он медленно подошел, голос его звенел от гнева:

— Вместо того, чтобы тренироваться, праздно болтаете? Мо Вэйюй, думаешь, что стал исключительным только потому, что взял последнее божественное оружие? Думаешь, что обязательно выиграешь и никто не может победить тебя? Как самонадеянно!

— Учитель, я просто хотел...

Чу Ваньнин яростно сверкнул глазами, и Мо Жань счел за лучшее заткнуться.

— Ши Минцзин, пойдешь со мной. Мо Вэйюй… — он сделал многозначительную паузу, прежде чем продолжить, — …практикуйся, пока я не вернусь, чтобы разобраться с тобой. Если не сможешь продержаться против меня хотя бы десять ударов, то в наказание перепишешь «Сутру очищения сердца» триста раз. А теперь проваливай!

Десять ударов?

Он мог бы просто пойти и начать переписывать эту «Сутру» прямо сейчас.

Глава 51. Учитель этого достопочтенного… Бац! Хахаха

В течение следующих трех дней лицо и характер старейшины Юйхэна иначе чем убийственными было назвать сложно. Куда бы он ни пошел, при виде окутанной дымкой враждебности фигуре в белых одеждах, ученики бросались врассыпную, как травоядные при виде хищника. Даже Сюэ Чжэнъюн, ощущая эту невидимую темную ауру, не осмеливался приставать к нему с разговорами.

Хотя Чу Ваньнин не хотел признавать, что у него были какие-то неправильные представления о Мо Жане, он не мог не чувствовать злость и горечь, когда вспоминал сцену между двумя своими учениками на тренировочном поле.

Его слегка подташнивало от отвращения.

И тошнило не только от других, но и от самого себя.

Он и Мо Вэйюй были только учителем и учеником и не более того. К кому он липнет, с кем пытается связать свою жизнь — какое отношение это имеет к Чу Ваньнину?

«Почему ты не можешь привыкнуть к этому и опустить ивовую плеть? Если одному человеку хорошо рядом с другим, какое тебе дело до их счастья? Что с тобой не так? Чу Ваньнин, как твое сердце и глаза могут быть меньше кончика иглы?»

Ладно… Что с того, что он оступился на десять тысяч шагов, позволив себе эти недопустимые развратные мысли о Мо Жане? Чу Ваньнин всегда гордился своим самообладанием, и его гордости было более чем достаточно, чтобы сковать цепями это порочное сердце и со временем задушить в колыбели это недостойное желание.

Кроме него никто и никогда не узнает о его постыдном чувстве к Мо Вэйюю.

Придет время, и ничего не останется, кроме спутанных черных волос двух чужих друг другу людей в красном парчовом мешочке, который дал ему призрачный церемониймейстер.