Харассмент

Илья был против этого, поэтому чаще всего они встречались у него или у нее дома, а если и ходили куда-то, то только в соседние заведения. При этом даже там Илья старался держать дистанцию, чтобы, если их случайно увидит залетный знакомый, он бы не заподозрил лишнего. О том, чтобы пройтись с Ильей по улице, держась за руки, не могло быть и речи. Даже знакомиться с Максимом он не хотел и Ингу тоже ни с кем из своих друзей не знакомил. Это было особенно странно, ведь к работе не имело никакого отношения, но Илья говорил, что им лучше вообще не светиться. Надежнее. В такие моменты Инга думала, что, может, у него просто нет друзей.

Все это ее расстраивало. Она злилась на Илью за то, что он будто бы лишает ее радости окружающего мира, но настоящая причина была в том, что сам по себе Илья не мог эту радость ей заменить. Инге было мало того, что он просто у нее есть: она желала общественного одобрения, чтобы подпитываться им. Нужна была красивая обертка: свидания, совместный быт, общие планы, – потому что без этой обертки ей оставалась пустышка. Ингу по-прежнему притягивала запретность их отношений, но за несколько месяцев острота ощущений поистерлась, поэтому в последнее время она все чаще развлекалась тем, что дразнила Илью, повышая риски: гладила его по ноге под столом во время совещаний, требовала целовать ее в публичных местах, а однажды даже вынудила его заняться с ней сексом на том самом диване в его кабинете. Дело было поздно вечером, когда офис уже опустел, но в любой момент могла зайти уборщица или кто-то из коллег мог вернуться за забытой вещью. Илья едва не дрожал от страха, и это был один из немногих случаев, когда Инга получала удовольствие от того, что приказывает ему. Она испытывала злорадство при виде его унижения.

Ее отношение к самому Илье за несколько месяцев тоже изменилось. Можно было сказать, что оно наконец устаканилось. О том, чтобы расстаться с ним, она всерьез больше не думала, но в этом решении был холодный расчет. Ни его гнева, ни последующего своего увольнения Инга теперь не боялась, но понимала, что работать вместе, сохранив отношения, им удобнее. Немаловажной причиной было и то, что иметь Илью рядом было все же лучше, чем не иметь никого: она чувствовала, что нужна кому-то, что она не одна. Мать была права – Инга в самом деле не любила одиночество. Чтобы ощущать себя полноценной, ей надо было знать, что она желанна. Илья желал ее вполне отчетливо, хоть и не так, как ей бы хотелось, поэтому встречаться с ним было как питаться каждый день сублимированным супом – не деликатес, конечно, но свою функцию выполняет.

То, что они вдвоем окажутся в Париже, Ингу по-настоящему обрадовало: это уже было отчасти похоже на совместный отпуск, атрибут тех самых нормальных отношений, о которых она мечтала. Там Илья не будет шарахаться от знакомых на каждом углу, а значит, они смогут играть в настоящую пару: гулять под ручку, обниматься и ходить в модные места, а может быть, даже их секс там станет более традиционным. Эта надежда окрыляла ее.

– Давайте сходим куда-нибудь, – заявила Мирошина. – Мы сто лет никуда не ходили всем отделом.

– В бар? – сразу же отреагировал Галушкин.

Мирошина поморщилась.

– Ну почему сразу в бар. Что, других развлечений не осталось?

– Все остальное неинтересно.

– Говори за себя. На квест давайте сходим, например. Кто что делает на выходных?

– Я не могу, – уныло сказал Аркаша, отрываясь от компа и обводя всех взглядом своих младенческих голубых глаз. – У меня мама уехала сестру проведать, мне надо за ее котом присмотреть.

– Ну ты что, за котом круглые сутки присматриваешь? – фыркнула Мирошина. – Это же кот, а не ребенок.

Их отношения с Аркашей после новогодних каникул отчасти нормализовались, но Мирошина продолжала держать его на расстоянии, пресекая любой дружеский контакт холодностью голоса.

– Он плохо переносит одиночество, – виновато пояснил Аркаша.

Инга поймала себя на том, что смотрит на него, презрительно вздернув губу. С тех пор как она завела свой секретный фейсбук, наблюдать за недостатками других стало для нее особым видом мазохистского удовольствия, а игнорировать Аркашину слабохарактерность и вовсе было невозможно. Впрочем, тут же спохватившись, она придала лицу нейтральное выражение, пока никто не заметил.

– И как же ты справляешься, когда на работу ходишь?

– Приходит человек и играет с ним. И фотки мне шлет. Но это только час в день.

– Ты, Аркаш, ненормальный, – постановила Мирошина, и в кои-то веки Инга была с ней согласна. – Так, ну а остальные?

– Я могу, – сказала Алевтина. При этом она продолжала быстро-быстро стучать по клавиатуре и даже не взглянула на Мирошину.

– А я нет, – заявил Галушкин.

Инга видела, что он с вызовом смотрит на Алевтину, явно адресуя свой отказ ей, но та не подняла глаз.

– А у тебя что? Ты же только что в бар хотел.

– А на квест не хочу. И вообще-то у меня дела, – буркнул Галушкин, явно недовольный безразличием Алевтины.

Мирошина вздохнула.

– Ну а ты, Инга? – спросила она.