Моя стряпня родне понравилась, уплетали за милу душу, только нахваливали. Всем захотелось самим обзавестись этим полезным овощем, пообещал дать им на разведение через год, со следующего урожая. Вечерами мы вдвоем с Катей сидели за столом, пили чай, тоже новый продукт в этих краях, привез из последнего похода, вели разговоры на самые разные темы. Супруга отличалась особой любознательностью, все ей интересно, высказывала свои суждения, довольно занимательные и остроумные. А потом увлеченно трудились в постели, беременность не уменьшила страстность Кати, напротив, с удвоенной энергией и выдумкой сношалась со мной, а я в полной мере удовлетворял ее охоту, мужской силы хватало с лихвой. Так незаметно и прошла неделя, в трудах и заботах, пришло время возвращаться в Сечь.
На службе, в учениях и тренировках прошла осень, наступила зима. В эту пору на Сечи забот меньше, больше времени остается для самостоятельных занятий и практики, я уже часто заменял наставника в выездах к больным в округе, меня уже многие в хуторах и слободе знали как сведущего лекаря, излечивающего от многих хворей. Доход от такой практики существенно пополнял семейный бюджет, почти все отдавал жене, часть наставнику на наши хозяйственные расходы. Я не назначал цену за свое лечение, люди сами давали плату, деньгами или продуктами, какими-то ценностями, старался всем помочь независимо от вносимых ими сумм. Хозяйка моя тратила деньги рачительно, хотя я и не спрашивал у нее отчета, но и не жадничала, постепенно в нашем семейном гнездышке появились красивые вещи и утварь, от посуды до мебели и постели, раньше мы пользовались родительским. Я тоже приносил в дом какие-то украшения и поделки, передаваемые мне благодарными пациентами, наш дом, можно сказать, стал полной чашей, все нужное и душе угодное есть.
Катя уже на сносях, погрузнела, скоро ей рожать, но мне все равно мила, готов носить ее на руках, целовать и ласкать. Часто прижимаю голову к ее заметно выросшему животу, слушаю нашего малыша, мягко поглаживаю, чувствую довольную реакцию как будущей матери, так и дитя, от него уже идет аура живого организма, со своими чувствами и желаниями. В конце марта у Кати начались роды, при первых схватках вызвали повитуху, сам нахожусь рядом, в соседней комнате, страхуюсь от возможных осложнений. К ней самой меня не пустили, обойдутся без мужчин, вызовут, как появится младенец. Волнуюсь, все же у Кати первые роды, нередки еще родильные горячки и другие опасности. Но все обошлось, через три часа в соседней комнате раздался крик младенца, а вскоре показавшаяся в дверях теща позвала меня.
Родилась дочь, она, спеленутая чистым полотном, лежала возле уставшей и счастливой Кати. Поцеловал жену, к ребенку не разрешили прикоснуться, показали только ее личико, красное и сморщенное, в кого она распознать еще нельзя. Катя немного посетовала, что не сын, но я успокоил ее, все наши дети мне милы, так даже лучше, будет помощницей маме, да и уследит за будущими братьями и сестрами. Катя довольно заулыбалась, пообещала, что детей у нас будет много на радость нам. После позвали Марию, старшую ее сестру, покормить ребенка, у Кати молока еще нет, а у сестры грудной младенец, четвертый по счету, даст своего молока. Так в хлопотах вокруг новорожденной прошли первые дни, на третий Катя сама кормила грудью, с наслаждением и счастливой улыбкой, исполнилась ее мечта.
Перед Катиными родами я отпросился у куренного атамана, провел с женой еще две недели после них, ухаживал за роженицей и дитем, радовался за Катю, привыкал к своему отцовству. Через неделю после рождения крестили дочь в слободской церкви, священник нарек ее Елизаветой, справляли дома крестины вместе со всей родней, приехал и наставник. Справив домашние заботы, вернулся в Сечь, здесь узнал о событиях, повернувших как мою жизнь, так и во многом всего казацкого товарищества. Нашего кошевого коварно схватили, заковали в кандалы и отдали царским прислужникам на расправу по ложному извету в измене, заговоре против царя Алексея. Сие злодеяние совершил полтавский полковник Федор Жученко в сговоре с другими генеральными старшинами при подстрекательстве левобережного гетмана Ивана Самойловича.
Настоящей причиной пленения Сирко наставник посчитал тяжбу между новоизбранным гетманом и нашим атаманом за влияние в гетманстве, а также козни старшин. Многое мне не известно по юности лет, но старые казаки знают, что Запорожье после смерти гетмана Богдана Хмельницкого давно не едино, раздираемое междоусобицей лево- и правобережной гетманств, возникших после Переяславской рады, распрями внутри их руководств. Сказываются как противоборство казацкой старшины за власть, так разницей во мнении, с кем держаться запорожскому казачеству, с Речью ли Посполитою или Московским царством, а может и с Османской империей. Даже наш кошевой не раз менял свое расположение, ныне он в союзе с Петром Дорошенко, правобережным гетманом, сторонником Речи Посполитою. Сейчас сечевые старшины собирают Раду, вместе с казаками будут решать, как быть нам дальше.