Характерник

Расстояние до города проскочили быстро, а вот в самом городе пришлось передвигаться шагом. Улицы были просто завалены трупами и различным мусором. Ивана, когда он увидел эту картину под названием «взятие города», сначала даже передернуло. Рядом с убитыми татарскими и турецкими солдатами лежали также тела женщин и детей, случайно угодивших под казацкую пулю. Улицы были в буквальном смысле залиты кровью. Но вспомнив то, что увидел на невольничьем базаре, успокоился, и злорадно усмехнулся. Кафа получила сполна за свои «достижения» на ниве работорговли. И встречающиеся кое-где трупы детей больше не шокировали. Матвей Колюжный был прав, утверждая, что из волчонка может вырасти только волк, и ничто другое. Если бы эти мальчишки остались живы, то очень скоро сами бы превратились в людоловов, отправившись вместе с матерыми волками за ясырем в русские земли. Так что «воздастся каждому по делам его…».

Но вот на площади Кафы, где совсем недавно торговали живым товаром, было очень многолюдно. Сюда стаскивали все ценности, здесь же находились те, кого удалось вызволить из татарской неволи, и группа богатых пленников, которые сидели на земле отдельно от всех и тщательно охранялись. Но провожатые не стали здесь задерживаться, а проследовали дальше. Как оказалось, к дому местного дефтердара — служителя казначейства.

Во дворе дома было полно казаков, и они даром время не теряли, выгребая из закромов все ценное. В разговоре быстро выяснилось, что дефтердар явно жил не по средствам, получаемым в качестве жалованья. Но этим никого не удивишь, и подобное поведение в среде татарских и турецких чиновников воспринималось всеми, как само собой разумеющееся. Странным было другое. Охранников в доме оказалось почему-то очень мало. Гораздо меньше, чем обычно имели чиновники такого ранга. Все они полегли в бою, поскольку казаки не церемонились. Остальные, возможно, просто разбежались, едва поняли, что запахло жареным. Саму же охраняемую персону удалось взять живьем, хоть эта персона и попыталась скрыться, переодевшись в одежду слуги. Вот за разговором с этой персоной, оказавшейся крупным чиновником казначейства в Кафе, и застал Иван своего атамана.

Михайло Самаренин порядком устал — все же бессонная ночь сказывалась. Иван, едва глянув на обстановку, сразу все понял. За столом сидел атаман, в центре комнаты находилось кресло с привязанным к нему пожилым человеком, с ненавистью смотревшим на своих врагов, а рядом с ним стоял ухмыляющийся Федор Сизых. Или, как его все называли, Федька-кат. Называли вполне заслуженно, поскольку Федька, несмотря на свой добродушный и покладистый нрав, ремеслом заплечных дел мастера владел виртуозно, и мог добыть нужные сведения из человека, не нанося при этом непоправимого ущерба здоровью. А после, если потребуется, мог выступить еще и в качестве лекаря, устраняя последствия своего «труда». Естественно, такие каты на дороге не валяются, поэтому всего три года назад Федька служил не где-нибудь, а в самой Москве, в Разбойном приказе, и был там на хорошем счету. Но тут возьми и случись одна неприглядная история, в которой он был невиновен, однако это задевало интересы одного влиятельного боярина. И получилось как в поговорке, когда паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Искать правду и тягаться с власть имущими в Москве простому палачу из Разбойного приказа было невероятной глупостью, поэтому Федор принял единственно верное решение — вовремя сбежал на Дон, дабы не угодить в руки своих коллег по «цеху». И не прогадал. Само дело было темным, Федор о нем говорить не любил, но никто ему в душу и не лез. На Дону тех, кто бежал туда в поисках лучшей доли, и без него хватало.

Иван поздоровался, а атаман, едва увидев его, облегченно вздохнул.

— И тебе здравствовать, Ваня. На берегу все в порядке?

— Все в порядке, атаман. За ночь никто ни с моря, ни с берега не появился. Мы сюда по-быстрому верхом, как ты велел, а казаки сейчас струги в порт перегоняют.

— Ну и славно. Я, собственно, для чего тебя позвал. Вот этот поганец, что перед нами сидит и своими буркалами нас испепелить пытается, большая шишка в казначействе. Есть у меня к нему вопросы, но сам он говорить не хочет, а Федор предупредил, что сердце у него слабое, поэтому может помереть раньше, чем все скажет. Помнишь о нашем разговоре?

— Помню.

— Здесь твой дар нужен, Ваня. По-другому никак не получается. Федору я уже объяснил, что от него требуется. Не волнуйся, он язык за зубами держать умеет. Я тоже. А этот сын Аллаха после разговора с нами уже никому ничего не расскажет. Разве что Аллаху. Но скорее — шайтану. Сумеешь?

— Сумею. Только пусть Федор делает только то, что я скажу, и не больше. А то еще и взаправду окочурится.

— Федор, слыхал?

— Слыхал, атаман! Не сумлевайся, ничего лишнего не сделаю. Пока все не расскажет, жить будет, сердешный. А потом — как велишь.

— Тогда начинайте. Командуй, Ваня, что делать надобно. А я его поспрошаю.