Хаоспатрон

— Все правильно, — вмешался майор. — Выследить чистильщиков почти невозможно, поэтому мы сами вычислили этот путь. И нам осталось сделать последний шаг.

— И что-то мне подсказывает, это будет не самый легкий шаг, — сказал Лунев. — Чистильщикам не хватало личного состава, чтобы закрыть периметр, но здесь-то они могут перехватить нас запросто.

— Зашибись мы попали, — хмыкнул Прохоров. — В лесу чистильщики нас пожалели, просто поддали и к деревьям привязали. Но теперь-то…

— Огребем по полной программе, — подсказал Купер.

— Эт-точно!

— Товарищ майор, может, ну его… — с опаской произнес Гаврилов, — может, вернемся?

— Поздно, пацаны, — Фролов несколько секунд помолчал и обратился к проводнице: — Люся, почему ты медлишь?

— Ты не прав, Женя. Пока еще не поздно. Вот когда мы пройдем последний рубеж, обратной дороги не будет, — ответила проводница. — Любой, кто войдет внутрь Объекта, останется связанным с ним до конца жизни. Сейчас каждый должен хорошенько подумать и сделать выбор. Но, чтобы сделать выбор, нужно знать, из чего ты выбираешь.

— В демократию решила поиграть? — Фролов усмехнулся. — Хорошо. Выбирайте, пацаны.

— А из чего мы выбираем? — заинтересовался Купер.

— Либо жить нормально, как все, либо узнать много разных тайн, но вечно скитаться, — ответил Фролов. — Кто что выбирает?

— Тайны — это хорошо, — Купер вздохнул. — Скитаться… не очень.

— А я бы поскитался, — сказал Прохоров. — Ну, там… мир посмотрел бы, то да се. А потом домой. Так можно?

— Так нельзя, — майор ответил как-то чересчур резко, словно начинал нервничать.

— Я сразу домой хочу, — прошептал Гаврилов. — Если тут много всяких технических чудес, может, есть какой-нибудь… самолет или еще что-то?

— Есть, да не про вашу честь. Лунев, ты что скажешь?

— Ничего не скажу, пока не увижу своими глазами хранилище, — Андрей ответил твердо.

— Тогда и я пойду, — заявил Прохоров. — Чего терять? Чем навоз в колхозе лопатить или баранку крутить, лучше поскитаюсь.

— А как же отряд? — спросил Купер. — Кто их проведет? Они же там… на седьмом рубеже все останутся, если не помочь.

— Это моя забота, — Фролов почему-то усмехнулся. — За себя решайте. И поживее.

— Иду с вами, — чуть помедлив, сказал Бондаренко.

— Песе-ец, — разочарованно протянул Гаврилов. — «Не жди меня, мама, хорошего сына».

— Вот и определились, — подытожил Фролов. — Люся, ты удовлетворена?

— Я знала, что так будет.

— Становись, — приказал майор. — Взялись за ремни. Гаврилов, Купер, Прохоров, за мной. Лунев — замыкающим.

Пока бойцы на ощупь пытались построиться в колонну по одному, Лунев подался вперед, склонился к самому уху проводницы и едва слышно шепнул:

— Откуда вам известны подробности о назначении Объекта и рубежах его обороны?

— Узнаешь там… — Люся кивком указала на лабиринт, а затем слегка оттолкнула Андрея. — Смотри за другими. Это важно.

— За другими?

Лунев обернулся и вдруг понял, что видит товарищей, вернее, очертания их фигур. Картинка выглядела странной, как в тепловизоре: открытые участки тел были красноватыми, а под одеждой — желтыми. Почему вдруг зрение заработало в инфракрасном диапазоне, Андрей не понимал, но загружаться этой проблемой сейчас не было времени. Он сдал назад и занял место в конце короткой колонны.

— Держись, Студент, — буркнул Прохоров.

— И так все вижу.

— Да? — сержант обернулся и хмыкнул. — А я ни фига не вижу. У тебя не только слух, а еще и зрение особое? Зашибись тогда, я спокоен.

— Прямо смотри.

Лунев хотел махнуть рукой, но передумал. Зачем? Жест могла увидеть только Люся, а она уже отвернулась.

— Пошли! — выдохнула проводница и направилась к эфемерному входу в призрачный лабиринт.

Москва, 29 февраля 2012 года

Обстановка в кабинете генерал-лейтенанта Кулемина не менялась, наверное, с тех времен, когда отсюда съехал последний из сталинских военачальников. Столы, стулья, шкаф, огромные напольные часы с маятником размером с лопату, хрустальная люстра под потолком, основательно потертая ковровая дорожка, такой же затертый паркет и древние фанерные панели на стенах — все требовало либо ремонта, либо полной замены. Но экономный комендант не спешил с ремонтом, а сам генерал эту его неспешность только приветствовал. Кулемину нравилась «классическая» обстановка. В ней он чувствовал себя причастным к славной когорте боевых генералов, победивших сильного врага, а потому достойных уважения и вечной памяти. В том числе, по мнению Кулемина, дань уважения заключалась и в сохранении обстановки, в которой работали предшественники.