Хаос (ЛП)

Ага, если я это сделаю, должна быть готова к тому, что меня перекинут через плечо Мэйсона, брыкающеюся и кричащую, пока Брайс будет удерживать мои руки, чтобы я не оторвала бесполезные уши Мэйсона. Затем Райан может расспросить парней об их намерениях, пока Кэл заводит машину для побега.

— Может быть, — заканчиваю я с сахарной улыбкой.

Вопросы Роуэн о моих братьях следуют один за другим. Сколько им лет? Как их зовут? Чем они занимаются? Дружили ли они с ребятами из группы в старших классах? Почему нет?

— Я в некотором роде паршивая овца в семье, — признаюсь я, кладя свою салфетку с крошками на стол. — Остальная часть моей семьи очень…

Я пытаюсь понять, как закончить это предложение, когда Адам говорит:

— Футбольная.

Теперь он полностью свисает с кресла, его голова врезалась в пол, а ноги запутались на сиденье. Он пишет вверх ногами в мини-блокноте, а хлебная палочка балансирует, как мостик, между его грудью и подбородком.

Я хихикаю и соглашаюсь:

— Да, они очень футбольные.

Мои братья не похожи на меня, с моими голубыми прядями и пирсингом в носу. Они не похожи на Адама, с его черными ногтями и кучей браслетов. И они не похожи на Шона, с его гениальностью и винтажной одеждой.

— Так и что же сделало тебя другой? — с неподдельным интересом спрашивает Роуэн. — Почему ты взяла в руки гитару?

Мои глаза уже были прикованы к Шону, и они застыли там, вспоминая, как я впервые увидела его выступление, как он играл на струнах моего сердца каждой нотой, которую он брал. У меня бежали мурашки по коже, и в животе порхали бабочки, и я не уверена, были ли они из-за Шона или из-за гитары, или из-за обоих, но мои пальцы зудели, так хотелось коснуться этих струн и почувствовать Шона Скарлетта.

— Я была большой поклонницей группы в школе, — признаюсь я, когда мне наконец удается оторвать свои темные глаза от зеленых глаз Шона. — Они заставили меня захотеть играть, а гитара — вроде как… говорила со мною.

— Ого, — говорит Роуэн. — Значит, Шон вдохновил тебя на игру?

— Эй, — протестует Адам с пола. — С чего ты взяла, что это был Шон?

— Ну, это не мог быть Коди. Но думаю, вполне мог быть и Джоэль…

— Я тогда тоже играл, — жалуется Адам, бросая в Роуэн кусок хлебной палочки.

Она ловит её в воздухе и кладет в рот, а я прерываю их кокетливое поддразнивание признанием:

— Это был Шон… Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь играл так, как он.

— Ты должна была что-то сказать! — восклицает Роуэн, и мне удается не спорить, что я действительно что-то сказала. Я излила свое сердце и была вознагражден тем, что его растоптали.

— Да.

— Они могли бы избавиться от Коди гораздо раньше, — продолжает она, как будто находится за миллион миль отсюда. Ее недоеденный кусок пиццы летит обратно в коробку, голос мрачнеет, когда она добавляет: — Все могло бы быть совсем по-другому.

— Может быть, — соглашаюсь я, удивляясь, как бы все изменилось, если бы я не пошла на вечеринку к Адаму той ночью.

Я бы все равно плакала перед сном, я бы всегда задавалась вопросом, что могло бы быть, и потеряла бы свою девственность с кем-то, кто не был бы Шоном Скарлеттом…

Я съедаю свою порцию пиццы, используя мгновения молчания, чтобы задаться вопросом, изменила бы я что-нибудь, если бы могла. Осталась бы в ту ночь дома? Отказалась бы от той ночи?

Гораздо позднее, когда у Роуэн наконец заканчиваются вопросы, и солнце сменяется луной, я объявляю, что мне пора домой, и Роуэн настаивает, чтобы Шон проводил меня до моего джипа. Прогулка проходит тихо, даже музыка из лифта не нарушает тишину, пока я не сажусь на водительское сиденье, а Шон не встает рядом со мной. Огни парковки отбрасывают резкую тень на его лицо и щетину на подбородке, и он приоткрывает свои мягкие губы, чтобы сказать:

— Прости за то, что Персик устроила допрос с пристрастием.

Ночь пахнет городским воздухом и одеколоном Шона, и мне хочется раствориться в нем. Сказать, что не имеет значения, даже если он разбил мне сердце той ночью шесть лет назад, потому что я бы ничего не изменила. Я бы не хотела, чтобы моим первым мужчиной был кто-то другой, а не он.

— Шон, — начинаю я, глядя в его темно-зеленые глаза. Он достаточно близко, чтобы дотронуться, но все же недосягаем.

Я должна его ненавидеть.

Но не могу.

— М-м-м?

Не знаю, что я собиралась сказать…

Почему ты мне не позвонил?

Почему ты забыл меня?

Почему ты не можешь полюбить меня?

— Если я позвоню тебе, чтобы прогнать музыку, — говорю я, — ты возьмешь трубку?

Роуэн дала мне сегодня вечером номера всех парней, настаивая на том, что они были идиотами, потому что не обменялись ими раньше. У меня был только номер Ди, и голубые глаза Роуэн потускнели, когда она сказала мне, что Ди самоустранилась.

Брови Шона поднимаются вверх.