Ханский ярлык

Самого князя Святослава Глебовича захватили прямо в опочивальне. Гремя промерзшими сапогами, ввалился туда в сопровождении воеводы и нескольких гридей сам Юрий Данилович. Спросил с издевкой:

— Что, брат, не дали выспаться?

— Кто такие? Какого черта вам надо? — вскричал Святослав, натягивая кафтан.

— Если ты черт, то тебя.

Юрий Данилович только локтем Романца толкнул, тот смекнул, что от него требуется, отчеканил торжественно:

— Князь! Пред тобой Юрий Данилович, князь московский и переяславский.

— А-а, уже взорлил, молодец. Скоро ты на крыло встал,— молвил с плохо скрытой усмешкой Святослав.

— Будешь злоречить, в колодки забью,— бледнея, процедил Юрий.

Святослав Глебович внимательно посмотрел в глаза победителю, подумал: «А ведь забьет, очи-то волчьи». И промолчал.

Из житницы княжеской выгребли все зерно, Юрий не забыл предупреждение воеводы о грядущем неурожае, поэтому и забрал все за себя. Задерживаться долго в Можайске не стал, дабы не возбуждать население против Москвы. А чтобы запомнили его жители как справедливого князя, не чуждого права, велел перед отъездом повесить на Торге одного насильника, во всеуслышание объявив его вины. И отправился назад в Москву, назначив Можайску своего наместника.

И удивительно, можайцам запомнилась именно эта казнь московского насильника. Рассуждали меж собой:

— А князь-то справедлив, ничего не скажешь.

— Говорят, он и зажигать город запретил, смерть зажи-гальнику обещая.

— Хороший князь. Правильный.

И почему-то почти никто не вспомнил Святослава Глебовича, которого как пленного повез за собой в Москву Юрий Данилович.

Унижать достоинство пленного князя Юрий не стал, более того, он ехал верхом на коне рядом с победителем. В пути Святослав поинтересовался:

— Ну и что ж ты собираешься со мной делать, князь?

— Суп из тебя сварю,— усмехнулся князь Юрий.

Романец, ехавший сзади, захихикал. Святослав Глебович оглянулся на молостника, прищурился с презрением. Тот умолк.

Но, видно, князь Юрий не забыл вопроса пленника, где-то часа через два стал отвечать:

— Надо тебе, Святослав Глебович, приискать другой стол.

— Да ты уж приискал мне,— похлопал по луке седла Святослав.

Юрий взглянул вопросительно.

— Вот кощеево седло¹,— пояснил Святослав.

— А-а, ерунда,— отмахнулся Юрий, на этот раз спустив ехидство пленнику.— Я тебе всерьез, а ты зубоскалишь. Где-то на полудне у тебя, кажись, есть родственники?

— Есть.

-Где?

— В Брянске князь Василий.

— Кем он тебе доводится?

— Племянник.

— У-у, нехорошо. Племянник с уделом, а дядя без угла. Нехорошо. Посадим тебя в Брянске, Святослав Глебович. Пойдешь?

— А Можайск?

'Кощеево седло — то есть рабское положение.

— Про Можайск забудь, если сам себе добра хочешь. Я спрашиваю, в Брянск пойдешь?

— А Василий?

— Василия выгоним. Я тебе помогу. А про Можайск больше чтоб не заикался. Это теперь московский удел.

Святослав Глебович вздохнул, но во вздохе этом слышалось согласие, хотя и вынужденное, но согласие. В кощеевом-то седле не шибко поартачишься, согласишься на то, что обещают, да еще спасибо скажешь.

21. КОНЧИНА АНДРЕЯ

На этот раз не суждено было великому князю Андрею Александровичу добраться живым до своего удела — Городца. Помер в пути из Орды, пережив младшего брата Данилу всего на год с небольшим...

Привезли его в гробу заколоченном бояре Акинф и Давыд — зять последнего. И когда гриди внесли гроб в собор Михаила Архангела и открыли крышку для отпевания, увидели уже почерневшее лицо покойного, и тяжелый дух, исходивший от трупа, распространился по храму. Была середка лета 1304 года, где ж было сохраниться телу?

В этом соборе был отпет князь Андрей и тут же положен в каменном гробу. Успокоился навсегда беспокойный князь, принесший немало горя отчине. Но смерть его ничего хорошего не сулила Русской земле.

Сразу после тризны по умершему собрался отъезжать к другому князю Акинф, молвив на семейном совете:

— Боярин без князя что пес без двора. Ты едешь со мной, Давыд?

— А куда?

— К князю московскому Юрию Даниловичу.

— Эх, кабы был жив Данила Александрович,— вздохнул зять.— А этот...

— Что этот?

— Зловреден несколько.

— А Андрей так добр был?

— Андрей тоже не мед, но все же привыкли как-то.

— И к тому привыкнем.

— А може, в Тверь лучше? — подал голос Федор.

— А ты сиди,— осадил Акинф сына,— Куда отец, туда и вам с Ванькой надлежит. Сказано — в Москву, едем все в Москву. Вон и сестра с зятем с нами.

Обоз боярина Акинфа более тридцати подвод насчитывал. С семьей его ехали и челядь, конюхи, повара, кузнецы, рабы и даже несколько псов-цепняков бежали у колес. Всех дворовых вооружил Акинф бережения ради в неблизком и опасном пути. Только рабам не доверился боярин, а чтоб не сбежали в дороге, забил их в колодки и как псов привязал к телегам, наказав для устрашения:

— Кто вздумает бежать, на месте убью.