Ханский ярлык

Воевода покряхтывал:

   — Однако у Смоленска стены крепкие[175], там многие князья обожглись, взять того же Ростиславича.

   — Ничего, ничего, — успокаивал князь, — мы не обожжёмся, Фёдор Александрович.

Спрашивал своего милостника:

   — Верно, Романец?

   — Верно, князь, — склабился гридин. — От Смоленска только пух и перья полетят.

   — Ну вот, а мы из этого пуха подушек наделаем, — шутил Юрий Данилович, подмигивая Романцу.

Тот от княжеского внимания на седьмом небе обретался, хохотал, откидываясь на заднюю луку:

   — Ну, ты скажешь, Юрий Данилович. Ха-ха-ха-ха.

Однако, когда полк поравнялся с Можайском, от Смоленской дороги до него было не более трёх поприщ, князь приказал остановиться и собрал к себе сотских.

   — Итак, други, мы у цели.

   — Как? Уже? — запереглядывались начальники.

   — Да. Сейчас изгоном берём на щит Можайск. Там нас не ждут, тем лучше.

   — А Смоленск?

   — Смоленск оставим до другого раза. Мирных не трогать, город не жечь. Увижу зажигальника, убью на месте.

   — Что уж так строго-то, князь, — усомнился один из сотских. — Раз на щит, значит, и на поток.

   — Потому что город будет к московскому уделу присовокуплён, а какой дурак свой двор поджигает?

И Можайск был захвачен столь стремительно и врасплох, что приворотная стража не успела даже сполох ударить. А увидев такую тьму вооружённых воинов, да ещё ж и русских, не захотела драться, вполне оправдав себя:

   — Чай, не поганые. Свои.

Но «свои» вели себя нисколько не лучше поганых. Где-то, ухватив девку, потащили в сарай сильничать, у кого-то во дворе стали колоть борова, визжавшего на весь город. Кого-то стегали у конюшни плетьми за то, что утаил выпеченный свежий хлеб. А попробуй утаить свежий-то, когда он за поприще чуется голодным воинским носом. И хлеб отберут, и спину в благодарность разрисуют.

Самого князя Святослава Глебовича[176] захватили прямо в опочивальне. Гремя промерзшими сапогами, ввалился туда в сопровождении воеводы и нескольких гридей сам Юрий Данилович. Спросил с издёвкой:

   — Что, брат, не дали выспаться?

   — Кто такие? Какого чёрта вам надо? — вскричал Святослав, натягивая кафтан.

   — Если ты чёрт, то тебя.

Юрий Данилович только локтем Романца толкнул, тот смекнул, что от него требуется, отчеканил торжественно:

   — Князь! Пред тобой Юрий Данилович, князь московский и переяславский.

   — A-а, уже взорлил, молодец. Скоро ты на крыло встал, — молвил с плохо скрытой усмешкой Святослав.

   — Будешь злоречить, в колодки забью, — бледнея, процедил Юрий.

Святослав Глебович внимательно посмотрел в глаза победителю, подумал: «А ведь забьёт, очи-то волчьи». И промолчал.

Из житницы княжеской выгребли всё зерно, Юрий не забыл предупреждение воеводы о грядущем неурожае, поэтому и забрал всё за себя. Задерживаться долго в Можайске не стал, дабы не возбуждать население против Москвы. А чтобы запомнили его жители как справедливого князя, не чуждого права, велел перед отъездом повесить на Торге одного насильника, во всеуслышание объявив его вины. И отправился назад в Москву, назначив Можайску своего наместника.

И удивительно, можайцам запомнилась именно эта казнь московского насильника. Рассуждали меж собой:

   — А князь-то справедлив, ничего не скажешь.

   — Говорят, он и зажигать город запретил, смерть зажигальнику обещая.

   — Хороший князь. Правильный.

И почему-то почти никто не вспомнил Святослава Глебовича, которого как пленного повёз за собой в Москву Юрий Данилович.

Унижать достоинство пленного князя Юрий не стал, более того, он ехал верхом на коне рядом с победителем. В пути Святослав поинтересовался:

   — Ну и что ж ты собираешься со мной делать, князь?

   — Суп из тебя сварю, — усмехнулся князь Юрий.

Романеи, ехавший сзади, захихикал. Святослав Глебович оглянулся на молостника, прищурился с презрением. Тот умолк.

Но, видно, князь Юрий не забыл вопроса пленника, где-то часа через два стал отвечать:

   — Надо тебе, Святослав Глебович, приискать другой стол.

   — Да ты уж приискал мне, — похлопал по луке седла Святослав.

Юрий взглянул вопросительно.

   — Вот кощеево седло[177], — пояснил Святослав.

   — A-а, ерунда, — отмахнулся Юрий, на этот раз спустив ехидство пленнику. — Я тебе всерьёз, а ты зубоскалишь. Где-то на полудне у тебя, кажись, есть родственники?

   — Есть.

   — Где?

   — В Брянске князь Василий[178].

   — Кем он тебе доводится?

   — Племянник.

   — У-у, нехорошо. Племянник с уделом, а дядя без угла. Нехорошо. Посадим тебя в Брянске, Святослав Глебович. Пойдёшь?

   — А Можайск?

   — Про Можайск забудь, если сам себе добра хочешь. Я спрашиваю, в Брянск пойдёшь?

   — А Василий?

   — Василия выгоним. Я тебе помогу. А про Можайск больше чтоб не заикался. Это теперь московский удел.

Святослав Глебович вздохнул, но во вздохе этом слышалось согласие, хотя и вынужденное, но согласие. В кощеевом-то седле не шибко поартачишься, согласишься на то, что обещают, да ещё спасибо скажешь.

21. КОНЧИНА АНДРЕЯ

На этот раз не суждено было великому князю Андрею Александровичу добраться живым до своего удела — Городца. Помер в пути из Орды, пережив младшего брата Данилу всего на год с небольшим...