Ханский ярлык

Во Владимире он не поехал сразу к великокняжескому дворцу, а отыскал подворье, где остановился московский князь Данила Александрович.

   — О-о, Миша, — искренне обрадовался Данила. — В нашем полку прибыло.

Они обнялись и даже расцеловались.

   — А мы вот здесь с Иваном, свояком твоим, а моим племянником, расположились. — Князь обернулся, позвал: — Ваня, иди поздоровайся со свояком.

Переяславский князь Иван Дмитриевич, в отличие от своего дяди, был не очень шумлив, скорее даже стеснителен. Он сдержанно поздоровался с Михаилом, обниматься не стал.

Князь Данила тут же потянул их обоих за стол.

   — Идёмте. Мои отроки дорогой вепря завалили, отведаем свежатинки.

Налил по этому случаю по кружке мёду хмельного, поднял свою:

   — Ну, со свиданьицем, братцы, — и выпил залпом, даже не поморщась.

   — Зачем он нас собирает? — спросил Михаил, для приличия пригубив свою кружку, — он не любил хмельное.

   — А кто его знает, — отвечал Данила, беря с блюда кусок жареной вепрятины. — Может, соберёт нас в одно место всех и перебьёт, как в своё время рязанский князь перебил слишком расплодившихся родственничков[157].

   — Ну у тебя шуточки, дядя Данила, — сказал Иван.

   — Какие шуточки, Ваня? От Андрея чего угодно можно ждать, не зря в молодости почти два года в Орде прожил. Не он ли доконал твоего отца? А сколько раз он Орду на нас приводил?

   — Ну, в этот раз-то он только посла Неврюя привёз.

   — Это, наверное, оттого, что в Орде своя замятица идёт. Меж собой помириться не могут. А будь там мир, наверняка приволок бы братец Андрей с собой какого-нибудь салтана с туменом, как пить дать.

   — А где он будет собирать нас? — спросил Михаил.

   — Наверное, во дворце. Как хотите ребята, а бережёного Бог бережёт, но пойдём мы туда в бронях, ну и на всякий случай с засапожниками. Оно бы и с мечами не мешало, но при входе его церберы всё равно отберут.

На следующий день сразу после заутрени их позвали во дворец. Они и впрямь все трое надели бахтерцы, прикрыв их цветастыми сорочками. Однако пополневшие фигуры их выдавали сокрытое — даже кафтаны не застёгивались.

   — Ничего, пойдём враспашку, — успокоил Данила. — А что брони заметны, так мы, чай, князья, не иереи альбо купчишки какие.

Съезд собрался в большой светлой горнице, вдоль стен которой были широкие лавки, покрытые коврами, а в простенке передней стены меж окнами стоял великолепный столец с высокой спинкой, изузоренной резьбой. И даже подлокотники стольца представляли собой каких-то вытянувшихся зверей с раззявленной пастью, тоже искусно вырезанных мастером.

На стольце сидел задумчивый Андрей Александрович. С двух сторон от него стояли ещё два седалища, видимо только что приставленные; на одном из них, справа от стольца, сидел епископ Симеон, недавно рукоположенный митрополитом Максимом владыкой Владимиру, Суздалю и Нижнему Новгороду.

«Ну, раз здесь епископ, — подумал Михаил, — ничего худого не должно случиться, зря брони надевали».

Седалище слева от стольца было свободно, и Михаил догадался: для посла ордынского предназначено. Князья, входя в горницу, делали неглубокий поклон великому князю и проходили, садились на лавки, где было свободнее. И как-то так случилось, вроде бы и не сговаривались, а расселись примечательно, разделившись обоюдным нелюбием. На лавку о правую руку от стольца сел Фёдор Ростиславич, с ним рядом ростовский князь и угличский. Напротив, слева от стольца, сел князь московский Данила Александрович, имея с двух сторон князя тверского и переяславского.

Наконец великий князь вышел из задумчивости, заговорил:

   — Братья, наперво хочу представить вам нового владыку Симеона, недавно рукоположенного митрополитом на владимирский владычный стол.

С этими словами епископ поднялся с седалища.

   — Благослови, отец святой, наш съезд, — сказал Андрей.

Симеон поднял свой крест, осенил им собравшихся, пробормотал негромко:

   — Возлюбите друг друга, чада мои, простите друг другу вольные-невольные прегрешения, и пусть воссияет над вами слово Божие во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Все дружно закрестились. Перекрестился и Андрей, молвив:

   — Спасибо, владыка, за путное слово и благословение.

Не словом, но взглядом выразительным князь Андрей дал понять владыке, что он свободен. Но Симеон молвил, садясь:

   — Позволь мне присутствовать, сын мой.

   — Пожалуйста, — пожал плечами великий князь, не умея скрыть неудовольствия от этого. Ему явно не хотелось иметь на съезде свидетелем владыку.

   — Братья, — привстав, заговорил Андрей. — Великий хан Тохта прислал нам своего посла Александра Неврюя, который бы разобрался в наших делах и передал бы нам слово великого хана, а ему, всемогущему, нашу любовь и приязнь.

   — Ишь ты, как взлюбил поганого царя, — пробормотал князь Данила на ухо Михаилу. — С-сука.

   — Высокочтимый салтан Неврюй, — повысил голос князь Андрей. — Мы просим почтить нас своим присутствием.

Дверь распахнулась, и на пороге появился знатный татарин в зелёном бешмете, из-под которого виднелась ярко-жёлтая рубаха с перламутровыми пуговицами.