Хан Кене

Может быть, удастся повидать Кумис. И если она хоть сколько-нибудь небезразлична к нему или просто нуждается в его помощи, он пойдет на все. Грязное насилие Конур-Кульджи над ней не давало ему покоя…

* * *

Три всадника ехали рядом по степи. Средний — белокурый статный джигит на выхоленном гнедом скакуне — и был Есиркеген. Оделся он по-аульному: хорьковая шапка, суконное пальто с воротником из выдры, хорошие сапоги. Совсем по-иному выглядели его спутники: один — рыжий долговязый детина, другой — смуглый крепыш. На них были одинаковые потертые чекмени с широкими рукавами, поношенные барашковые тымаки — капюшоны. Еще издали можно было определить, что два проводника-телохранителя сопровождают куда-то джигита из богатой семьи.

Несмотря на бедную одежду, оба проводника были довольно известные в степи люди: рыжий — своими песнями, а смуглый — как непревзойденный борец. Они заранее договорились, что при встрече с сарбазами Кенесары скажутся едущими к родственникам молодого джигита в горы Улытау. Сами они должны были проводить Есиркегена до Оренбурга и к зиме возвратиться в Каркаралы…

Прошло уже несколько суток, как выехали они из Каркаралы. Гостеприимным казахам по душе люди, отправляющиеся в такую даль навестить родственников. Только проехав гору Аргынаты, где дорога резко свернула к западу, пришлось говорить уже, что сами они из рода тама и едут к родственникам к реке Иргиз. Сразу видно было, что они не разбойники или степные бродяги, и люди верили им «Хороший племянник хоть раз в году обязательно навестит родственников матери!» — говорили старика в аулах, одобрительно качая головами.

Теперь вместо слегка пожелтевших осенних трав Сары-Арки им все чаще попадались выгоревшие до белизны пырей, чий и колючие кустарники. Погода тоже переменилась, холодный ветер порывами ударил в лицо. Несмотря на это, рыжий проводник во все горло распевал свои нехитрые песни: то шуточные, то печальные, хватающие за самое сердце. А Есиркеген на остановках вынимал из дорожной сумы тетрадь и записывал туда все, что пел он.

— Зачем ты делаешь это? — спрашивал всякий раз другой проводник, косясь в его тетрадь.

— Чтобы внуки наши не забыли дедовские песни! — говорил Есиркеген, и воодушевленный его словами певец старался вовсю:

Пустые распри губят мой народ,

Где нужен ум, копье пускают в ход.

Что принесут нам, братья, наши ссоры?

Что, кроме разоренья и невзгод?

Одумайтесь, сыновья!

Довольно братоубийств.

Нас много ли на земле?

Кого ты страшишь, казах?

Кровь братская на руках,

А шея в петле…

Лицо Есиркегена стало белым как полотно.

— Чья это песня? — спросил он.

— Акына Рыма из рода атыгай…

— Когда и почему сложил он ее?

— Года три назад, когда роды атыгай, караул и тока передрались между собой из-за пастбищ. Погибло много людей…

Есиркеген не стал больше расспрашивать и записывать эту песню. Она и так звучала в ушах… Но кто же этот акын Рым? Что-то не слышно о нем в степи. Видно, не из таких, кто слагает хвалебные оды баям и султанам и живет на их подачки. Много ведь таких разъезжает по аулам с одной свадьбы на другую. Хорошо, что находятся уже среди казахов люди, понимающие гибельность междоусобиц…

И вот он тоже поет, этот человек: «А шея уже в петле». Как трудно будет объяснить народу, что именно в союзе с русскими передовыми людьми наше спасение. И все же рано или поздно он поймет это. Царскую петлю с шеи будем рвать сообща!

— Вот мы и приехали в аул, — перебил его мысли борец. — Сегодня здесь заночуем…

Аул расположился на берегу степного озера и состоял примерно из тридцати юрт. Это было одно из ответвлений рода табын, кочевавшее отсюда до самых берегов Атырау, как называют казахи Каспий. В этом году они не смогли откочевать и провели лето в урочище Кзыл-Дингек, как раз на границе Младшего и Среднего жузов.

— Почему же вы не откочевали вовремя? — спросил Есиркеген у старика с лапатообразной бородой — хозяина юрты, где они остановились.

— Когда кочевали мы там прошлым летом, сарбазы хана Хивы отобрали у нас половину скота. А другую половину к началу зимы угнали солдаты хана Коканда. Ничего почти не осталось у нас, с чем нужно было бы кочевать…

Старик поник головой, стыдясь того, что ничем угостить приезжих, кроме жидкого айрана и иримчика. Одна тощая коровенка и три козы остались в этой семье.

— Оказывается, вы едете издалека, — чуть слышно сказал старик. — Следовало бы зарезать для вас барана…

У Есиркегена слезы навернулись на глаза.

— Не беспокойтесь о нас, аксакал. Мы премного благодарны вам за святое радушие!..

— Да, чего нет, не догонишь на самом быстром скакуне, — вздохнул старик. — Нелегко будет нашему аулу возродиться после стольких бедствий. Битый всегда кажется забитым. Но что поделаешь, нужно переносить удары судьбы. Кому дал Бог душу, того не оставит своей милостью…