Читаем Хан Кене полностью

Просыпаясь ночью, Есиркеген размышлял обо всем услышанном накануне… Какие только завоеватели не бесчинствовали на казахской земле — китайские, хивинские, бухарские, кокандские, джунгарские! Но какие бы опустошения ни производили они, народ находил в себе силы подняться из крови и пепла, как сказочная птица. Теперь же, как ни тяжелы были царские и султанские поборы и притеснения, все явственней виделась Есиркегену братская рука русского народа, терпящего не меньшие бедствия от царского самодержавия…

С русским народом — против царя!.. Еще в разинское и пугачевское времена зародилось это братство угнетенных. Тогда же определился и союз русского царя со степными мирзами и султанами, для которых самодержавие становилось лучшей защитой от народа.

Другого пути нет… Понимают ли это Кенесары или батыр Агибай, ставший для Есиркегена символом родного народа?

* * *

Он с медалью закончил Семипалатинскую школу и готовился осенью поступить в императорский кадетский корпус в Петербурге. На лето, как обычно, Есиркеген отправился в родной аул. Шел 1841 год, или год коровы по-казахски…

Оттого ли, что Есиркеген много думал о будущем — народа и своем, оттого ли, что устал от занятий и экзаменов, но стал он бледным и худым. Старец Масан, которому давно уже перевалило за восемьдесят, сразу увидел это и понял, что юношу гложет какой-то тайный недуг. По степному обычаю, он не сразу начал разговор с внуком. Лишь когда тот отдохнул с дороги и немного пришел в себя, Масан-бий пригласил его посидеть с ним.

— Дорогой мой внучек, человеческое горе подобно рогам Искандера, — сказал он. — Не высказанное никому, оно растет кончиками внутрь, все глубже раня душу. Ты на глазах сохнешь от него. Если ты можешь открыть свои думы перед старцем, выскажись. Руки мои немощны, но голова пока еще дня не проводила в безделье…

Есиркегену давно самому хотелось открыться перед дедом, и он не стал ничего скрывать.

— Вы правду сказали, ата, меня гнетет горе. Только оно не мое, а горе всех казахов…

Масан-бий долго и внимательно смотрел на него, прежде чем заговорить.

— Народное горе?.. Ты тронул мою душу. Я всегда опасался, что не останется у меня преемника с большим сердцем. Мелкие душонки чаще появляются в мире. Бог сжалился надо мной перед смертью!.. Говори…

— Я четыре года проучился, дедушка. Может быть, уродился таким беспокойным, но они мне казались длиннее четырех жизней. Если бы мысли были водой, то я давно бы уже захлебнулся в том океане, который окружает меня. Мне хочется перестать думать и начать действовать…

— Так… так.. Но чем же наполнен этот океан? Расскажи…

— Это океан народных слез.

— Что же, я уже восемьдесят лет вижу этот океан… Нашел ли ты, чем можно вычерпать его?

— Я пришел к мысли, что сами мы не сможем этого сделать. Океан горя народного продолжается и за пределами наших степей. Разные языки, веры, привычки, но простым людям всегда плохо. И в борьбе с белым царем мы ничего не добьемся, пока будем носиться по степи, как дикие сайгаки. Разные есть русские люди, и сам ты не раз говорил об этом. Мы должны учиться у тех русских, которые знают больше нас, и идти с теми, которые против своего царя. Все больше становится их, и за ними будущее.

— А как же поступать с карателями? — Глаза старика на мгновение загорелись недобрым огнем, который тут же потух. — Конечно, каждый кобчик считает себя правителем в своем овражке. Проклятое, кровавое время рождает и кровавые мысли. Скорее всего, ты прав. Но что скажет твой народ, когда ты предложишь ему это? Разве всегда считается он с тем, что хорошо для него, а что плохо? Правда, есть у него одна пословица: «Пусть руки отсохнут у того, кто не печется о близких ему по крови!» Мал твой народ и, подобно пугливой серне, мечется по степи. Только опасайся заслужить его проклятие…

— А всегда ли прав народ в своих проклятиях? Вот Кенесары. Часть людей проклинает его, а часть с ним.

— Да, это так. Жизнь не так проста, чтобы все в ней было только белым или только черным. Я уже прожил ее, и то многого не понимаю…

Мне необходимо определить, как я должен относиться к Кенесары… — Есиркеген помолчал. — Лето пролетает быстро. К первым снегопадам я уже должен быть в Петербурге. Туда едут через Оренбург…

— Ты хочешь прямо отсюда ехать в Оренбург?

— Да. Из Кара-Откельского округа на Атбасар, а оттуда через Каракоин-Каширлы идти на Иргиз. Там аулы Кенесары, и мне хотелось бы остановится там ненадолго…

— Что же, по тому как живет край, нетрудно узнать душу и помыслы его правителей. Только это очень опасный труд. Вряд ли выпустят тебя живым сарбазы Кенесары, узнав в тебе родственника ага-султана Жамантая…

— И все же я поеду! — твердо сказал Есиркеген.

— Разумеется, — ответил Масан-бий.

Юноша решил ехать через аулы Кенесары давно, как только определилась его поездка в Петербург. Была у него и другая тайная цель. Еще летом ему сообщили, что семья бывшего туленгута Абдувахита перешла на сторону Кенесары…

Перейти на страницу:

Все книги серии Кочевники

Похожие книги