Хамелеонша

Тупое удивление на её лице сменилось презрением. Леди не должны одеваться и раздеваться сами, но за последние годы я отвыкла от слуг и чужих прикосновений.

— Как пожелаете, м’леди. Леди Катарина сказала, что вы будете ужинать здесь. — Она указала на поднос с холодным мясом, фруктами и лепешками, сразу приковавшими моё внимание. Отдельно — сезонное вино. — А вот тут, — выдвинула она верхний ящик комода, — полотенце.

Я молча кивнула, мечтая, чтобы она поскорее убралась. Наконец, она так и сделала.

При служанке я сдерживалась, но стоило двери закрыться, кинулась к снеди и принялась судорожно заталкивать в себя лепешки. Глотала, почти не прожевывая и уже хватая следующую. Потянувшись за очередной, случайно опрокинула поднос со всем содержимым на пол. Тут же бросилась на колени, шаря дрожащими пальцами, подбирая безвкусные не первой свежести кругляши и ела, ела, ела, лишь бы заглушить эту сосущую резь в животе, от которой мутит уже третий день. Потом торопливо давилась мясом и фруктами, набивая полный рот, размазывая сок по щекам, чувствуя, что уже хватит, давно хватит, но была не в силах остановиться — пока желудок не скрутило от боли. Выплюнув остатки сливы, еле успела подтащить таз для умывания, куда меня и вывернуло.

Когда стих последний спазм, попыталась встать, но комната поехала перед глазами, завалив обратно, и я скрючилась, обхватив живот. Отдача от превращения, нервное истощение — мне лишь казалось, что я спокойна, тогда как все это время была натянутой тетивой, — и голод вконец измотали. Прикрыв глаза, я постаралась дышать глубже. Дурнота постепенно отступала, сменяясь слабостью и ознобом. Исподнее противно липло к телу, но сил не доставало даже пальцем шевельнуть, не то что подняться с продуваемого пола.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем в коридоре послышались осторожные шаги. Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Людо. Замер, застав кровать пустой, но тут же увидел меня на полу. Стремительно пересек комнатушку, подхватил на руки и отнес на постель.

— Совсем худо? — спросил он, убирая с моего лба прилипшие пряди.

— Терпимо, — прошептала я, стыдясь своей слабости.

Я привыкла: меня часто тошнит — от голода, страха, отдачи.

Он оглядел меня, потрогал шею.

— Ты вся мокрая. Сейчас, погоди.

Не обращая внимания на вялые протесты, расшнуровал рукава моей котты и стянул ее с меня, оставив в одной только камизе. Смешал вино с водой для умывания, смочил полотенце и, усевшись в изголовье, подтянул меня к себе за подмышки. Устроив затылком на груди, принялся протирать лицо, шею, руки.

Влажная прохлада приятно успокаивала, и вскоре мне полегчало. Дыхание выровнялось, озноб отпустил, лишь слабость и боль в животе никуда не делись, хотя последняя из режущей превратилась в тупую, ноющую.

Закончив, Людо отбросил тряпку, заставил меня прополоскать рот остатками вина и принялся ворошить и перебирать пряди, массируя кожу головы, и тепло мало-помалу стало возвращаться в тело, растворяя отголоски мути. Спустя недолгое время сил уже достало на то, чтобы шевельнуться и произнести:

— Обязательно было выделываться? Там, в зале.

— А должен был подставить им шею? — разозлился он в ответ.

Прокушенная от страха за него щека снова засаднила, а пальцы судорожно вцепились в его котту. Людо успокаивающе приобнял меня, клюнул в висок, сказав уже мягче:

— Ну, чего трясешься? Ты же их видела: чисто мухи в патоке. А я каждый день тренируюсь.

— Не безоружным против меча, — возразила я, приподнимаясь, чтобы взглянуть на него. — С ним ты давно не упражнялся.

Но брат уже не слушал, отрешенно рассматривая свою руку.

— Знаешь, когда я его держал… — пальцы сомкнулись вокруг невидимой рукояти, заново переживая те мгновения, и его лицо просветлело.

— Знаю, Людо, — тихо ответила я, и он, придя в себя, сердито опустил кулак. Тогда огрызнулась уже обычным тоном, укладываясь обратно. — И я не трясусь. Никогда. И не собираюсь начинать сейчас.

— Я что ль собираюсь помереть в шаге от цели?

Цель… одно это слово пустило по хребту липкий трепет. Но то был страх уже не за него и даже не за себя, а совсем иного рода — страх подвести, не справиться, не оправдать. И он выворачивал нутро, как не способен ни один голод. Людо, как всегда, прочел мысли.

— Все получится, — уверенно произнес он, продолжив перебирать мои пряди. — Ещё вчера мы ночевали на вонючей подстилке, а через неделю будем в королевском замке. Просто помни, кто ты такая, Лора.

— Кто мытакие, — поправила я.

— Мы, — согласился он, не замечая, что рука уже не гладит, а болезненно дергает. В глазах нарастал знакомый горячечный блеск. — Когда силы закончились, ищи их в ненависти и никогда ни на единый миг не забывай, что они сотворили.