Хамелеон

— До свидания. Спасибо, Делиз…

Это он, значит, что бы я не чувствовала себя такой навязчивой. Спасибо, Жермен! Ты так внимателен! Я уже было сошла с высокого крыльца, но развернулась, прежде чем он успел прикрыть дверь. Надо сказать, что он и не торопился.

— Вообще-то, я пришла мириться!

Жермен растерянно заморгал.

— Мы, кажется, не ссорились.

— Тем лучше! Тогда считай, что я соскучилась и решила зайти. На правах друга, — я уже решительно отодвигала его от порога, шагая внутрь.

Оказавшись в доме, я вдруг замолчала и уставилась на нечто непривычное — смятый плед, пыль, и грязную посуду на кухне.

— Ты болел! Ради бога… — я укоризненно посмотрела на него.

Жермен молчал, уткнувшись взглядом в пол.

— Хорошо. Сейчас я все устрою! И не буду мешать!

— Делиз, ты… — он не закончил.

— Иди, иди, — я решительно отмахнулась, от его протестов, — Ты и сейчас выглядишь не лучшим образом!

Я видела, что пока присланная Барбой девушка под моим руководством хлопочет по хозяйству, он пытался читать, но то и дело ловила на себе темный взгляд поверх очков. Встретившись со мной глазами, Жермен встал. Он обнял меня и долго стоял так. Я чувствовала его дыхание и эхо биения сердца.

— Делиз…

Теплые губы нежно коснулись виска.

Я проснулась резко и сразу. Оказалось, что я уснула прямо так, как мы и сидели на веранде, положив голову ему на плечо. Когда ушла Николетта, я не могла сказать.

— Уже светает… — признала я очевидное, — Ты так и не спал?

— Да… нет… — Жермен смотрел на светлеющую кромку неба.

— Что с нами происходит, Жермен?

— Не знаю… — одними губами.

— Ты знаешь, я никого никогда не любила. Я, наверное, вообще не способна любить. Но… я не хочу тебя терять…

Он едва заметно вздрогнул. В глазах — до предела перетянутой струной звенела грусть.

— Рано или поздно, — это случится.

— Тогда я хочу, что бы это случилось как можно позднее.

Его поцелуй был целомудреннее мелодии церковного хора…

* * *

Счастливые часы убегают незаметно, и всегда слишком быстро. Мы были вместе, и я забыла обо всем окружающем мире, кроме мужчины, который был со мной рядом. Иногда просыпаясь в ожидании новой встречи или засыпая в кольце его рук, я думала, что так не бывает, что это слишком хорошо, что бы длиться долго. Жермен был совершенством, идеал, воплощение мечты: слишком хорош, что бы быть правдой. Ни один мужчина не мог быть более внимательным, ни один любовник не мог быть более чутким. В тот момент, когда впервые он лаская коснулся меня, я до дрожи боялась разочарования. Он был великолепен, он обязан был быть великолепным, — не зная всех тайн и секретов женского тела, он не смог бы достичь такой репутации одними неподражаемыми манерами… Но ведь мне нужно было не это!

В нашу первую ночь он любил меня так же безыскусно, как и дышал, и, вытягиваясь в истоме, я едва удержалась от слез. Что бы не следовало дальше, я уже не могла сомневаться в той искренности, с которой он так щедро отдавал себя на мою милость либо подчиняя меня своей власти.

Я готова была часами наслаждаться близостью восхитительного тела, которое природа творила с несомненной любовью, но все же это не было главным в наших отношениях. Плотская страсть была лишь самым простым выражением той связи между нами, существование которой нельзя было не признать. Мне было достаточно его молчаливого присутствия.

Мне стало казаться, что я физически ощущаю его, и могу слышать отзвуки его чувств. Я убеждалась в этом, явившись к нему прямо с утра, на несколько часов раньше обычного, что бы услышать: 'Я думал о тебе', или неожиданно нагрянув вечером, что бы убедиться, что он пытается скрыть очередной приступ дурноты.

Больше всего это было похоже на сумасшествие.

— Я пугаю тебя?

— Немного. Ты изменилась, — Жермен коснулся пальцами моей щеки.

— Я больна тобой. Наверное, это смешно?

— Не знаю, — он покачал головой, — такого со мной еще не было.

— Жермен… — я была потрясена, — неужели у тебя никогда не было девушки? Ты никогда не встречался с женщиной просто так?

— Как-то не до того было.

Он улыбался, но говорить об этом ему было явно неприятно. Что бы знать об этом, мне было не обязательно видеть его лицо. Мы были связаны с ним.

Иногда меня это пугало. Неизвестность всегда пугает. Я представить себе не могла, чем кончится наш роман. И к самому Жермену было много вопросов. Возможно, это не беспокоило бы меня настолько сильно, если бы он так старательно не уклонялся от личных тем.

Несколько раз Жермен уезжал.

— По делам? — спрашивала я, пытаясь унять любопытство.

— Вроде того, — он не считал нужным объяснять, куда он едет и когда вернется.

А возвращался он обычно еще более… нет, не грустным, не мрачным, не подавленным — отстраненным. Словно каждый раз ему приходилось идти ко мне не просто из конкретного населенного пункта, но из неведомой и, как видно, абсолютно безрадостной дали.