Халиф на час

Дай срок, судьба! Надолго ль зла и враждебна ты
И доколе близких приводишь ты и уводишь вновь?

Не пришла ль пора тебе сжалиться над разлученным
И смягчиться, рок, хоть душа, как камень, крепка твоя?

Огорчила ты мной любимого, тем обрадовав
Всех врагов моих, когда беды мне причинила ты,

И душа врагов исцелилася, как увидели,
Что в чужой стране я охвачен страстью, один совсем.

И мало им постигших меня горестей,
Отдаления от возлюбленных и очей больных,

Сверх того постигла тюрьма меня, где так тесно мне,
Где нет друга мне, кроме тех, кто в руки впивается,

И слез моих, что текут как дождь из облака,
И любовной жажды, огнем горящей негаснущим.

И тоски, и страсти, и мыслей вечных о прошлых днях,
И стенания и печальных вздохов и горестных.

Я борюсь с тоской и печалями изводящими
И терзаюсь страстью, сажающей, поднимающей.

Не встретил я милосердого и мягкого,
Кто бы сжалился и привел ко мне непослушного.

Найдется ль друг мне верный, меня любящий,
Чтоб недугами и бессонницей был бы тронут он?

Я бы сетовал на страдания и печаль ему,
А глаза мои вечно бодрствуют и не знают сна.

И продлилась ночь с ее пытками, и, поистине,
На огне заботы я жарюсь ведь пламенеющей.

    Клопы и блохи кровь мою всю выпили,
Как пьют вино из рук гибкого, чьи ярки уста.

А плоть моя, что покрыта вшами, напомнит вам
Деньги сироты в руках судей неправедных.

    И в могиле я, шириной в три локтя, живу теперь,
То мне кровь пускают, то цепью тяжкой закован я,

И вино мне — слезы, а цепь моя мне — музыка,
На закуску — мысли, а ложе мне — огорчения.

А окончив свое стихотворение, нанизанное и рассыпанное, он стал стонать и сетовать и вспомнил, каково было ему прежде и как постигла его разлука с братом. И вот то, что было с ним.

Что же касается его брата аль-Амджада, то он прождал своего брата аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и тогда сердце аль-Амджада затрепетало, и усилилась у него боль от разлуки, и он пролил обильные слезы и стал плакать и кричать: «Увы, мой братец, увы, мой товарищ! О горе мне! Как я страшился разлуки!»

Потом он спустился с горы (а слезы текли у него по щекам) и вошел в город, и шел по городу, пока не достиг рынка. И он спросил людей, как называется этот город и кто его обитатели, и ему сказали: «Этот город называется Город магов, и жители его поклоняются огню вместо всесильного владыки». А потом аль-Амджад спросил про Эбеновый город, и ему сказали: «От него до нас расстояние по суше — год, а по морю — шесть месяцев, и царя его зовут Арманус, и теперь он сделался тестем одного султана и поставил его на свое место, а того царя зовут Камар аз-Заман, и он справедлив, милостив и щедр, и честен».

Когда аль-Амджад услышал упоминание о своем отце, то стал плакать, стонать и жаловаться и не знал, куда ему направиться. Он купил себе кое-чего поесть и зашел в одно место, чтобы там укрыться, а затем сел и хотел поесть, но, вспомнив своего брата, заплакал и поел через силу, лишь столько, чтобы удержать в теле дух.

Затем он пошел бродить по городу, чтобы узнать, что случилось с его братом, и увидал одного человека, мусульманина, портного в лавке. И он сел возле портного и рассказал ему свою историю; и портной сказал: «Если он попал в руки кому-нибудь из магов, ты его вряд ли увидишь. Может быть, Аллах сведет тебя с ним. Не хочешь ли, о брат мой, поселиться у меня?» — спросил он его потом. И аль-Амджад сказал: «Хорошо!» — и портной обрадовался этому. И аль-Амджад провел у портного несколько дней, и тот развлекал его и призывал к стойкости и учил его шить, пока юноша не сделался искусным.