Х20

Когда начался заезд, Тео уже протискивался к выходу с трибун, преисполненный скорби, заново осиротевший и теперь нищий, окончательно отринутый Богом своей матери.

Они наверняка лежат на полу в комнате Джулиана. Сдают карты и курят, глядя друг на друга. Почти все время смеются. Игроки в покер — они прокуренными пальцами подбирают червовую масть, блефуя ради горок спичек “Ингландз Глори”. Затем подсчитывают спички и переводят их в более твердую сигаретную валюту. Они постоянно этим занимаются.

Его обыкновенный бежевый пуфик не оставил никаких особенных следов на ее обнаженной спине и ягодицах. Я представил себе ее лицо в форме сердца. Все это было пари. Это было всего лишь пари. Или еще хуже — это было вовсе не пари, и я действительно ей нравился и все испортил, но еще до того, как я выясняю, что это означает, они снова беспечно — соседей-то уже нет — занимаются любовью.

Потом, глядя на дымовую завесу над пуфиком, они забавляются, набрасывая донельзя смехотворную физиономию Грегори Симпсона, глупого, невинного, некурящего, бледного и запуганного отражениями в зеркальных небоскребах Нью-Йорка. Они поспорили друг с другом на блок “Мальборо”, что через неделю он влюбится и будет неисправимо соблазнен умным, сильным, красивым и очень требовательным трансвеститом.

Они весьма опытные спорщики, и потому вряд ли ошибались.

Эмми Гастон в хоровой версии “Мы преодолеем” вторили пятнадцать или, может, двадцать голосов, и мы выкурили уже по две сигареты каждый, чтобы набраться храбрости и уйти. Джейми убежал домой, показывая знак из двух пальцев — “победа”, — пока мчался по коридору, а Тео убеждал Уолтера, что, если тот больше не хочет приходить, ничего страшного, учитывая проблемы, которые это создает ему дома.

— Я курю, — сказал Уолтер, гордо сжимая чубук в зубах. — Я всегда курил. И всегда буду курить.

— Вам не стоит ссориться с дочерью.

— В жизни не боялся трудностей.

— Пожалуйста, Уолтер. Вам же хуже будет.

Уолтер осмотрел трубку снизу, будто опасался, что та подтекает.

— Идите домой, Уолтер, — сказал я, — а то она подумает, что мы вас похитили.

— Не могу, — сказал он.

— Подумайте о себе для разнообразия, — сказал Тео.

— Именно это я и делаю.

Эмми выяснила, что это Уолтер дал Джейми сигарету.

— Я же с лучшими намерениями, — сказал Уолтер. — Чтоб заплатить ему за слежку.

— Он же еще ребенок.

— Не думаете же вы, что он делал это ради шоколадок? К тому же он никогда не обижал меня.

Помимо Уолтера, Джейми был нашим единственным союзником. Ему нравилось выполнять жалкое подобие своей бывшей работы, и каждую среду он мчался навстречу нам через пустырь с криком “она опять здесь, она опять здесь”. Так оно всегда и оказывалось.

У Эмми дела с союзниками обстояли куда лучше. Она стучалась в двери к незнакомым людям и вежливо описывала, как Тео дает сигареты детям, беременным женщинам и больным умирающим старикам. Не хотят ли они подписать петицию? Она общалась с профессиональными врачами, противниками вивисекции и местным обществом “ПЕПЕЛ”, которых затем разбивала на роты.

Она окрестила свое сборище противников курения Лигой против Ехидных Гадких Курильщиков, Отравляющих Естество. Затем пошила шляпы ЛЕГКОЕ, похожие на матросские бескозырки с эмблемой “не курить” над словами “Быстрая смерть”. Ее деятельность не ограничивалась пределами трущоб: она уже начала обрабатывать холм ближе к мосту. Она сделала плакаты “ЛЕГКОЕ за легкие, ЛЕГКОЕ за жизнь”, которыми размахивала в коридоре, пока мы, сидя в № 47 и прислушиваясь к пению, не решили выкурить по самой последней сигарете перед уходом.

— Чертова дура, — сказал Уолтер, набивая трубку. — Совсем свихнулась после того, как выскочила за этого французишку.

Зажигалка Тео остановилась на полпути к сигарете. Он исподлобья посмотрел на Уолтера.

— Я ей задам, — сказал Уолтер. — Задам так, что мало не покажется.

Обычное европейское колесо поделено на тридцать шесть пронумерованных секторов: половина красные, половина черные. Есть еще сектор зеро, выкрашенный зеленым. На стол можно сделать десять ставок: от одного номера, с выплатой 35 к 1, до линии из двенадцати номеров (“колонка”), с выплатой два к одному. Менее отчаянные игроки ставят на красное или черное, чет или нечет и большие (manque) или малые (passe) номера, хотя выплаты здесь мизерные. Если шарик рулетки попадает в сектор зеро, все ставки забирает банк.

Касательно происхождения этой игры существует несколько мнений. Одни говорят, что рулетку придумал в семнадцатом веке французский математик Блез Паскаль, который также изобрел цифровой калькулятор, шприц и гидравлический пресс. Другие считают, что идея — а дело было в начале восемнадцатого века, — принадлежала исключительно папскому послу в Тулузе, кардиналу Жозефу-Бьенаме Кавенту. Впрочем, вероятнее всего, ее изобрели в Китае, а во Францию завезли доминиканские монахи.