КГБ

Когда Гордиевский, наконец, добрался до своей квартиры на Ленинском проспекте, 109, он увидел, что ее обыскивали, даже не успев открыть дверь. Он и жена Лейла всегда закрывали дверь на два замка из трех. В этот раз были закрыты все три. «Обычное дело,» — подумал Гордиевский. В техническом отношении специалисты КГБ по обыскам были безупречны, но имели дурную славу людей рассеянных и сильно пьющих. На первый взгляд все в квартире оставалось нетронутым. При более тщательном осмотре, тем не менее, обнаружилась маленькая дырочка от щупа в целлофане запечатанной пачки салфеток в ванной. Гордиевский знал, что в квартире находить было нечего, кроме стопки книг под кроватью. Книги он привез из-за границы. Хотя многие из них, включая почти всего Солженицына, официально считались подрывной литературой, многие советские дипломаты везли их в страну из-за рубежа. Перед тем, как лечь спать, Гордиевский позвонил начальнику Третьего отдела ПГУ Николаю Петровичу Грибину и доложил о приезде. Грибин был немногословен, и тон его показался Гордиевскому прохладным.

На следующее утро, в понедельник, 20 мая, младший офицер КГБ Владимир Чернов, которого за два года до этого английские власти выставили из страны, приехал к Гордиевскому на своей «Ладе», чтобы забрать его в ПГУ, расположенное в Ясенево, недалеко от кольцевой дороги. Там Гордиевского посадили в свободной комнате Третьего отдела. Гордиевский осведомился об обещанной встрече с Чебриковым и Крючковым и услышал в ответ: «Вам сообщат, когда они смогут принять вас.» Целую неделю ничего не происходило. Гордиевский ежедневно сидел на телефоне до восьми вечера, ожидая вызова, но в ответ слышал лишь отговорки. У Крючкова, якобы, очень загруженная неделя и много заседаний в руководстве комитета и ЦК, а Чебриков не может с ним встретиться, пока Гордиевский не переговорит с Крючковым. Так и сидел он, убивая время шлифовкой своих сообщений по Британии да выверяя данные по британской экономике и вооруженным силам.

Грибин уговаривал Гордиевского поехать на выходные с ним и женой на дачу КГБ. Но, к явному неудовольствию Грибина, он отказался, сославшись на то, что должен встретиться с матерью и сестрой. Все выходные прошли за разговорами о семье Гордиевского в Лондоне. Мария ходила в первый класс церковно-приходской школы на Кенсингтон Хай Стрит, и Гордиевский рассказывал матери и сестре, как хорошо она говорит по-английски. Он вспомнил, что однажды дочь, придя из школы, блестяще прочитала «Отче Наш».

Вторая неделя пребывания Гордиевского в Москве была более насыщена событиями. 27 мая около полудня ему в Третий отдел позвонил заместитель начальника ПГУ генерал Грушко и вызвал на важное совещание по новой стратегии проникновения в британские структуры на высшем уровне. На черной «Волге» Грушко они отправились на дачу КГБ в нескольких километрах от здания ПГУ, где их уже ждал накрытый стол. «Как насчет выпить?» — спросил Грушко. Гордиевский поколебался, вспомнив о горбачевской антиалкогольной кампании. Но поскольку Грушко, похоже, был намерен выпить, он согласился. Официант принес бутылку армянского коньяка и наполнил рюмки. К удивлению Гордиевского, Грушко стал расспрашивать его о семье. Не успели они покончить с закусками, к ним присоединились генерал Голубев и полковник Буданов из Управления К (контрразведка), отвечавший за расследование внутренней утечки информации. На столе появилась вторая бутылка коньяка, и из нее наполнили рюмку Гордиевского. Выпив, он сразу почувствовал, что в коньяке был наркотик. «У меня было чувство, что я — это какой-то чужой человек,» — позже вспоминал Гордиевский. Он начал безудержно говорить. Внутренний голос предостерегал его, но самоконтроль был почти утерян. Повернув голову, Гордиевский увидел, что Грушко выходит из комнаты. Голубев и Буданов остались. Посыпались вопросы.

Гордиевского расспрашивали о перебежчиках из КГБ, в частности, о завербованном французами агенте по кличке «Фарвелл» (Прощание), работавшем в Управлении Т (научно-технический шпионаж), и которого двумя годами ранее ликвидировали. Затем вопросы стали более конкретными. «Как вы могли позволить дочери читать „Отче Наш“? — неожиданно спросили его. Гордиевский говорил себе: „Меня накачали, и я это знаю. Мне трудно собраться, но они, значит, прослушивали разговоры с матерью и сестрой. Они поставили в квартире подслушивающие устройства.“ Потом Гордиевского стали расспрашивать о книгах Солженицына и других, которые лежали у него под кроватью. „Как вы могли везти через границу эту антисоветчину?“