Керинейская лань

В этот вечер оно привело его в ресторан «Самовар» в Париже, владелец которого, граф Алексей Павлович, гордился тем, что знает все, что происходит в артистическом мире.

Сейчас он самодовольно кивнул:

— Да, да, мой друг, я знаю, я всегда все знаю. Вы спрашиваете меня, куда она уехала, эта маленькая Самушенко, эта утонченная балерина? Ах, она была подлинной, эта малютка… — Он поцеловал кончики пальцев. — Какой огонь, какая самозабвенность! Она бы далеко пошла, она стала бы первой балериной своего времени, — и вдруг все это закончилось; она уползла на край света, и скоро, ах, очень скоро о ней забыли.

— Так где же она? — спросил Пуаро.

— В Швейцарии. В Вагре-лез-Альп. Именно туда они уезжают — те, у кого появляется сухой кашель и кто постепенно все больше худеет. Она умрет, да, она умрет! У нее характер фаталистки. Она, несомненно, умрет.

Пуаро кашлянул, чтобы разрушить эти трагические чары. Ему нужна была информация.

— Вы случайно не помните ее горничную? Горничную по имени Нита Валетта?

— Валетта? Валетта… Я помню, что однажды видел горничную — на станции, когда провожал Катрину из Лондона. Она была итальянкой из Пизы, не так ли? Да, я уверен, что она была итальянкой. Родом из Пизы.

Сыщик застонал.

— В таком случае, — сказал он, — теперь я должен совершить путешествие в Пизу.

VII

Эркюль Пуаро стоял на кладбище Кампо-Санто в Пизе и смотрел на могилу.

Значит, здесь заканчиваются его поиски, здесь, у этого скромного земляного холмика. Под ним лежит веселое создание, которое тронуло сердце и воображение простого английского механика.

Возможно, это лучший конец внезапного, странного романа? Теперь девушка будет жить вечно в памяти молодого человека, какой он видел ее в те несколько волшебных часов июньского дня… Столкновение противоположных национальностей, разных понятий о жизни, боль разочарования — все это исключено навсегда.

Эркюль Пуаро печально покачал головой. Его мысли вернулись к разговору с родными Валетта. Мать с широким крестьянским лицом, прямой, убитый горем отец, черноволосая сестра с плотно сжатыми губами.

— Это произошло внезапно, синьор, очень внезапно. Хотя ее много лет мучили боли, то появлялись, то исчезали… Доктор не оставил нам выбора; он сказал, что нужно немедленно сделать операцию и удалить аппендицит. И сразу увез ее в больницу… Да, да, она умерла под наркозом. Так и не очнулась.

Мать шмыгнула носом, пробормотала:

— Бьянка всегда была такой умной девочкой. Ужасно, что она умерла такой молодой…

Эркюль Пуаро повторил про себя:

— Она умерла молодой…

Эту весть он должен отнести молодому человеку, который так доверчиво попросил его о помощи.

«Она не для вас, мой друг. Она умерла молодой».

Его расследование закончилось здесь, где падающая башня силуэтом вырисовывалась на фоне неба и появлялись первые весенние цветы, бледные и бархатистые, обещая жизнь и радость впереди.

Может быть, именно пробуждение весны вызвало в нем мятежное нежелание принять окончательный приговор? Или что-то другое? Что-то, шевельнувшееся в глубине его мозга: слова, фраза, имя? Разве все это не закончилось слишком аккуратно, не совпало слишком точно?

Эркюль Пуаро вздохнул. Он обязан совершить еще одно путешествие, чтобы заглушить все возможные сомнения. Он должен поехать в Вагре-лез-Альп.

VIII

Здесь, подумал он, действительно край света. Этот снежный карниз, эти разбросанные там и сям хижины и приюты, в каждом из которых лежит неподвижное человеческое существо, сражающееся с коварной смертью.

Так Пуаро наконец приехал к Катерине Самушенко. Когда он увидел ее, лежащую с ввалившимися щеками, на каждой из которых горело ярко-красное пятно, увидел длинные, исхудавшие руки, вытянутые поверх одеяла, в нем шевельнулось воспоминание. Он не помнил ее имени, но действительно некогда видел ее в танце и был захвачен и очарован чудесным искусством, которое заставляет людей забыть о самом искусстве.

Он помнил Михаила Новгина в роли Охотника, прыгающего и вращающегося в том странном, фантастическом лесу, который создало воображение Амброуза Вандела. И вспомнил красивую летающую Лань, вечно преследуемую, вечно желанную, золотое, прекрасное создание с рожками на голове и сверкающими бронзовыми ножками. Он вспомнил, как она падала в финале, подстреленная, и как Михаил Новгин стоял растерянный, с телом убитой лани на руках.

Катрина Самушенко смотрела на него с легким любопытством.

— Я вас раньше никогда не видела, правда? — спросила она. — Что вам от меня нужно?

Эркюль Пуаро слегка поклонился.

— Сначала, мадам, я хочу поблагодарить вас — за ваше искусство, которое когда-то подарило мне прекрасный вечер.

Она слабо улыбнулась.

— Но я здесь также по делу. Я долго искал, мадам, одну вашу горничную; ее звали Нита.

— Нита? — Она уставилась на него широко раскрытыми, испуганными глазами. — Что вы знаете о… Ните?

— Я вам расскажу.

Сыщик рассказал ей о том вечере, когда сломалась его машина, и о Теде Уильямсоне, который стоял, мял в руке кепку и говорил, заикаясь, о своей любви и своих страданиях. Балерина слушала очень внимательно.