Но разговор с самого начала далеко ушел от публичного признания в любви. Львов начал путано говорить о том, что Керенский теряет авторитет в стране, что против него настроены не только крайне левые, но и правые. Правительству, по его словам, нужно иметь более прочную опору и для этого необходимо ввести в состав кабинета политических деятелей, стоящих правее кадетов. При этом он постоянно говорил так, что создавалось впечатление, будто бы он действует от чьего-то имени.
Керенский попытался уточнить, кого Львов представляет, но тот ответил, что не может этого сказать. Тем не менее Керенский не прервал разговор, не выставил Львова вон. По его словам, он подумал, что Львов действует от имени "родзян-ковской группы", то есть умеренно правых политиков, оставшихся после революции не у дел. [322]Расстались Львов и Керенский почти дружески. Львов пообещал при следующей встрече рассказать о том, кто стоит за ним. Керенский дал обещание ответить на вопрос о перспективах расширения правительства за счет представителей правого политического крыла. Львов задом пятился к двери, повторяя, что у тех, кого он представляет, есть серьезные силы и влияние. Керенский, улыбаясь, провожал его к выходу. Похоже, он искренне получал удовольствие от этой бестолковой беседы.
Разумеется, никого кроме себя самого Львов не представлял. Возвратившись в Москву, он связался со своим старшим братом Н. Н. Львовым. Тот тоже в недавнем прошлом был депутатом Думы, но, в отличие от младшего брата, имел характер более трезвый и рациональный. Львов-старший входил в руководство Торгово-промышленного союза и обладал прочными связями в деловом и финансовом мире. При встрече братьев младший сообщил старшему, что он только что приехал из Петербурга, куда его вызывал Керенский. По его словам, Керенский пришел к убеждению, что для борьбы с большевизмом необходимо привлечь к управлению общественных деятелей правого толка, и эту задачу премьер поручил ему. [323]В воображении Львова-младшего всё успело перепутаться. Инициированный им самим визит к Керенскому стал поездкой по приглашению последнего, те предложения, которые высказал он на этой встрече, теперь были вложены в уста премьера. Всё это важно понять, чтобы разобраться в причинах позднейшего конфликта Керенского и Корнилова.
Отметим еще одно обстоятельство: ложь всегда остается ложью, но поведение Добрынского и Львова принципиально различалось по своей природе. То, что у Добрынского было откровенной "хлестаковщиной", у Львова звучало настолько искренне, что вполне могло убедить собеседника. Львов-стар-ший показал на следствии по "корниловскому делу": "Считаю нужным прибавить, что брат мой Владимир благодаря глубоко пережитым душевным потрясениям, связанным с революцией 1917 года, отличался крайней неуравновешенностью характера и порывистостью принимаемых решений". [324]Менее деликатные современники прямо писали, что Львов серьезно повредился рассудком. В его мозгу фантазии и реальность настолько переплетались, что различить их не мог и он сам.
Из Москвы Львов выехал в Ставку и 24 августа уже был в Могилеве. Как раз в это время Корнилов провожал в столицу Савинкова. Генерал П. А. Половцев, ехавший тем же поездом, вспоминал, что видел Львова на перроне, но не придал этому значения. [325]Вечером того же дня Львов отправился к Корнилову. Имя бывшего министра сыграло роль пропуска, и Корнилов согласился принять его. Встреча, однако, длилась всего несколько минут. Ссылаясь на поздний час, Корнилов попросил Львова прийти наутро.
На следующий день в десять часов утра Львов был в кабинете Корнилова. Прежде всего Корнилов спросил, от чьего имени Львов ведет переговоры. Тот совершенно определенно ответил, что действует по инициативе Керенского. На вопрос о письменных полномочиях Львов отвечал, что в таком деликатном деле не может быть лишних бумаг, а лучшей гарантией его полномочий может служить его статус бывшего члена правительства. По его словам, он является "интимнейшим другом" Керенского и потому избран для этого поручения.
Всё сказанное звучало вполне убедительно, и Корнилов попросил гостя перейти к сути дела. Львов начал с того, что в крайне мрачных красках описал происходящее в стране. Единственным выходом из этой ситуации, по его мнению, могла быть только коренная реконструкция власти. Перейдя на пафосный тон, он заявил, что его друг Керенский уполномочил его предложить Верховному главнокомандующему три возможных варианта дальнейшего развития событий: 1) Корнилов становится главой правительства, а Керенский возвращается к частной жизни; 2) Корнилов возглавляет правительство, а Керенский занимает один из министерских постов; 3) правительство делегирует Корнилову полномочия единоличного диктатора. [326]