Екатерина II вдруг назначила его в Англию, чрезвычайным и полномочным послом, но от прежних должностей по морской части не освободила.
Перед убытием в Лондон главный командир Галерного флота представил рапорт в Адмиралтейств-колле-гию: «По присланному ко мне из оной коллегии сего месяца 3 числа под № 89 указу из Галерного флота по-веленное число служителей в команду господина контр-адмирала Сенявина, командированы, которые все сего же месяца 11 дня в команду его господина контр-адмирала явились, а кто именно, при сем представляю формулярный список».
В формулярном списке перечислялись поименно офицеры и матросы. Среди офицеров — капитан-лейтенант Иван Апраксин, лейтенанты Мальцов, Развозов, Ханыков, Кузьмищев, мичман Федор Ушаков.
Все они ехали по зимней дороге в Ново-Хоперск, где давно началось строительство судов, которыми им предстояло командовать.
В пути скучать не приходилось, сопровождали 1300 нижних чинов. У каждого офицера была в подчинении команда матросов. Нижние чины, дорвавшись до некоторого приволья, при удобном случае, на привалах, норовили наведаться к целовальнику, напивались, лезли к скучающим по придорожным деревням девкам и бабам…
Утихомирив матросню, офицеры обычно квартировали в одной избе, не без «зеленного змия». За столом развязывались языки, вспоминали прежнюю службу, кто-то вместе проходил «классы» в Морском корпусе.
Среди офицеров Ушаков выделялся степенностью, здравым умом, хмельное в рот почти не брал. Одну рюмку «губил» за вечер. Вскоре попутчики знали, что Федор еще гардемарином плавал на Балтике на корабле «Евстафий», потом капралом на «Наталье», фрегате «Ульрике», мичманом довелось на пинке
- Знающий моряк, — не торопясь рассказывал Ушаков, — однако русскому языку покуда не обучен. Линьками матросню тешит вволю… Его поддержал капитан-лейтенант Иван Апраксин:
— Знамо мы сих иноземцев. Не раз матросом сам спытал на своей шкуре. Гавкают не по-нашему, поди разбери, што скомандовал, а тебе же еще и линька добавят с матерным словом. Браниться-то они выучиваются споро.
Офицеры уже знали, что Апраксин начинал службу матросом, после окончания Морской академии служил на Балтике, хаживал в Архангельск не раз.
В Воронеже Сенявин долго не задерживал. Офицеры в тот же день получили назначение. Все они переглядывались, названия судов были непривычны для слуха.
— Назначаются на новоманерные суда флотилии, — хрипловатым голосом перечислял адмирал должности и фамилии.
— Командиром прама нумер пять — капитан-лейтенанта Апраксина, ему помощником мичмана Федора Ушакова.
Зачитав приказ, Сенявин пояснил:
— Река не море. Кораблики наши на стапелях далече от уреза воды. Весной каждый час дорог. Покуда половодье, надобно суда на воду споро сталкивать и без задержки плыть до крепости Дмитрия Ростовского. Там пушки примите на борт, и айда к устью.
Лица офицеров восторга не выражали, Сенявин откашлялся:
— Носы не вешайте, я и сам сюда без большой охоты назначен. Однако для державы сие первый шаг к морю Черному. Покуда подступаемся к Азовскому морю, а надобно в Крыму базы заиметь. Апраксин по праву старшего спросил:
— Коль скоро суда изготовят к спуску? Сенявин преобразился:
— Сие дело. Прамы ваши к весне будут готовы. Так что не мешкайте, поезжайте, Бог в помощь.
В тот же день к вечеру на санях разъехались офицеры кто куда.
Апраксин с офицерами, назначенными на прам, отправился на верфи Ново-Хоперской пристани. «У Хопер-реки, — записал в дневнике Ханыков, — по которой и названа Ново-Хоперская крепость, строения старинного и земляной вал невысок сделан, и пушек ни одной в исправности нет, тут комендант Иван Петрович Подлецкой, родом поляк и чин имеет полковничий. Есть небольшое дело у купечества, полк казаков, ротмистр Капустин. Гарнизону один батальон или меньше. На месте стоит хорошем и привольном. Народ веселый и доброхотный, и достаточный. Кругом него, так как и кругом Святого Дмитрия, Таганрога и поблизости Азова населены малороссияне слободами и хуторами…»
Сразу после приезда офицеры первым делом отправились на берег Хопра, к стапелям, где строили прамы. Будучи в Воронеже, они уже знали, что этим словом голландцы прозывали речные баржи. На деле так оно и оказалось. Издали эти суда выглядели неуклюже, на корабли не походили.
Обходя и осматривая свои будущие плавучие сооружения, офицеры, на виду у плотников, помалкивали, кривили губы, недовольно морщились. Разместившись в мазанках, дали волю своим эмоциям от увиденного.
— Ну и ну! Рази сие судно! Корыто, да и только!
— На нем токмо сено да корову держать!
— Сенявин сказывал, пушек четыре десятка, а где оные?
Апраксин, примирительно ухмыляясь, заметил:
— Зря хорохоритесь, братцы, однако. На посудины еще мачты да такелаж вооружат, уключины да весла приладят. Какой-никакой руль приспособят. Пушки и зелье к ним у Дмитрия Ростовского загрузим. Глядишь, и воинский вид обретут.