Керченское сражение. От Крыма до Рима

Десять лет спустя, в царствование Анны Иоаннов-ны, первый кабинет-министр, протеже Петра Велико­го, обрусевший вестфалец Андрей Остерман как-ни­как, а не позабыл прошлые обиды на турок. Еще во вре­мена короткого царствования малолетнего Петра II, по­сле кончины Федора Апраксина, он стал заведовать морскими делами. Помогало прежнее его состояние при особе вице-адмирала Крюйса, который, собствен­но, и вызвал Остермана из далекой Вестфалии в Рос­сию. Остерман председательствовал в «Воинской ко­миссии для рассмотрения и приведения в добрый и над­лежащий порядок флота, адмиралтейств и всего, что к тому принадлежит».

Утихомирив польскую шляхту на севере, Остерман решил испытать фортуну на южных берегах. Благо, он получил обнадеживающее донесение из Константино­поля от посланника Алексея Вешнякова. «Страх перед турками держится одним преданием. Теперь турки со­вершенно другие, чем были прежде. Все как будто предчувствуют конец своей беззаконной власти, и да сподобит всевышний Ваше Величество ее искоренить». Зачитав вести от Вешнякова, Остерману не стоило больших усилий, чтобы склонить императрицу Анну Иоанновну на свою сторону.

Остерман пригласил генерал-фельдмаршала Бур-харда фон Миниха и адмирала Головина. Первый вер­ховодил Военной коллегией, второй председательство­вал в Адмиралтейств-коллегий.

— Ныне обстоятельства располагают к возврату державы нашей на берега Черного моря, — испытующе глядя на Миниха и Головина, степенно начал, как обычно, не спеша, с расстановкой Остерман.

«Видимо, войну султану объявим», — обрадовался в душе Миних, которому давно грезился жезл генера­лиссимуса.

Но первый кабинет-министр разочаровал его:

— Первым делом, полагаю, надобно двинуть полки генерала Леонтьева в Крым. Войну Порте объявлять покуда не станем, отговоримся, мол, хана крымского проучить надобно.

Миних самодовольно ухмыльнулся:

— Туркам все одно войну объявим. Мы теперь в си­ле. Глядишь, Константинополь отхватим.

Остерман перевел взгляд на Головина.

— Тебе ведомо, Змаевич на Дону изготовил пушеч­ных прамов6 полсотни и галер столько же. В Брянске для подмоги на Днепре и у моря на верфях замешка­лись. Надобно там теребить Дмитриева.

Остерман, как всегда, непроницаемо хранил безраз­личие на лице, но все же едва заметно улыбнулся кра­ешком губ.

— Начнем штурм Азова, тогда и войну объявим Порте. А там, с Божьей помощью, и Черное море у ба­сурман отвоюем.

* * *

Понт Эвксинский, как звали Черное море древние римляне, издавна служил связующей акваторией для торговых связей и ареной борьбы народов.

Во времена Рюрика киевский князь Олег воевал на судах Царьград, Константинополь, столицу Византии. Нашествие османских турок навсегда отрезало этот благодатный край от европейских стран. Но поскольку Стамбул, так турки назвали Константинополь, лежал на важнейших торговых путях, между Европой и Азией и здесь пребывал турецкий султан, все европейские державы посылали сюда своих лучших дипломатов.

Отправляя к султану Ивана Неплюева, Петр I со­хранил за ним все привилегии морского офицера.

Вначале за успехи пожаловал чином капитана пер­вого ранга. Апраксин чтил заветы Великого Петра, Неплюев стал при нем капитаном-командором, а затем и шаутбенахтом, то есть контр-адмиралом. Того ни прежде, ни после Неплюева не случалось в дипломати­ческих апартаментах Коллегии иностранных дел.

В прошлом, 1735 году Неплюев стал прибаливать и запросил отзыв для лечения. Вместо него резидентом назначили Алексея Вешнякова.

Передавая ему дела, Неплюев вводил Вешнякова в курс дела:

— Послы Швеции да Франции испокон, сколь по­мню, ужами вьются перед турками, дабы нас, россиян, отсель выжить. Более того, ночью спят и во сне видят, как бы подлость нам какую свершить. Натравливают султанских чинов, визиря да рейс-эфенди супротив нас, дабы те всякие подлости в уши султану нашепты­вали.

Неплюев долго, не один день терпеливо объяснял тонкости интриг, заводимых недругами России.

— Им што, втравить султана супротив нас в войну, а самим, хоть бы тем же шведам, позариться на наши Северные земли. Когда в Польше свара заварилась с Лещинским, шведы да французы каждодневно наусь­кивали турок супротив нас.

Вешняков хорошо помнил и знал всю подоплеку этих интриг по переписке с Коллегией иностранных дел, где он тогда служил.

— Особо, Алексей Андреевич, опасайся происков Вильнева, француза. Он воду мутит каждый год. Сам ведаешь, крымский хан за Кабарду вступился, калмы­ков возбуждает против нас, а Вильнев все прошлые ле­та подстрекал рейс-эфенди7 . Покуда Лещинский из Данцига не сбежал, Вильнев только и мечтал, как бы турки войной на нас пошли.

Прощаясь, Неплюев кивнул в сторону южной окра­ины. Где-то там, среди минаретов, высились крепост­ные стены Едикуле, мрачного Семибашенного замка.

— Меня-то беда миновала, в Едикуле не привелось отсиживаться, как графу Толстому, Шафирову да Ше­реметеву, генералу. Гляди, остерегайся, но и не падай духом, ежели беда какая приключится. Россия о тебе помнить будет, завсегда вызволит.