Кентерберийские рассказы

Внемлите, судари! Сейчас
Я вам поведаю рассказ
       Веселый и забавный.
Жил-был на свете сэр Топас,
В турнирах и боях не раз
       Участник самый славный.

В приходе Попринге был он,
В заморской Фландрии рожден,
       Как это мне известно;
Его отцу был подчинен
Весь край кругом, — он был силен
       По милости небесной.

И быстро сэр Топас подрос.
Был рот его алее роз,
       Белей пшена — ланиты.
А спр осите, какой был нос,—
Отвечу смело на вопрос:
       Красою знаменитый.

Была до пояса длинна
Волос шафрановых волна;
       Камзола золотого
Была неведома цена;
Штаны из брюггского сукна,
       А обувь — из Кордовы.

Он за оленями скакал
И в небо соколов пускал
       За водяною птицей;
Был как никто в стрельбе удал,
В борьбе всегда барана брал,
       С любым готов схватиться.

Немало девушек тайком,
В ночи не зная сна, по нем
       Томилось и вздыхало;
Но он, с пороком не знаком,
Был чист, с терновым схож кустом,
       Чьи ягоды так алы.

И вот однажды сэр Топас —
Я повествую без прикрас —
       На вороной кобыле,
Мечом, копьем вооружась,
Собрался в путь — и вмиг из глаз
       Исчез за тучей пыли.

Дубраву вдоль и поперек
Обрыскал он, трубя в свой рог,
       Гоняя зайцев, ланей;
Скакал на север и восток
И вдруг почувствовал приток
       Прельстительных мечтаний.

Там рос пахучих зелий стан —
Гвоздика, нежный балдриан
       И тот орех мускатный,
Что в эля старого стакан
Иль в ларь кладут, чтобы им дан
       Был запах ароматный.

Там раздавался птичий гам,
И попугай и ястреб там
       Все звонче, чище пели
Дрозд прыгал резво по ветвям
И вторил диким голубям
       Как будто на свирели.

У рыцаря стал влажен взор,
В нем вызвал этот птичий хор
       Любовное томленье;
В коня шипы вонзая шпор,
Помчался он во весь опор
       В каком-то исступленье.

Но вот, коня сбивая с ног,
От скачки рыцарь изнемог,
       И посреди дубравы
Он на поляне свежей лег,
Где конь его усталый мог
       Щипать густые травы.

«Любовь царит в душе моей.
Мне, мать пречистая, ей-ей,
       Час от часу тяжеле.
Мне снилось, что царица фей —
Жена моя и будто с ней
       Мы спим в одной постели.

По ней тоскую я душой,
Я не хочу жены другой,
       Меня достойной нет
               Девицы;
Я в поисках объезжу свет,
Чтоб наконец напасть на след
       Приснившейся царицы».

Наш рыцарь снова поскакал
По долам и по склонам скал,
       И поздно, перед ночью,
Край фей, который он искал,
Среди глуши лесной предстал
       Пред рыцарем воочью.

Он смотрит, отирая пот
И широко открывши рот,—
       Места пустынны эти:
Как будто вымер весь народ,
Никто навстречу не идет,
       Ни женщины, ни дети.

Но вот ужасный великан —
А был он Олифантом зван —
       Вдруг выбежал навстречу,
Крича: «Ни с места, мальчуган,
Не то — свидетель Термаган [140]—
       Коня я изувечу
                 Дубиной.
Средь арф и флейт царица фей
Живет в стране чудесной сей
       Владычицей единой».

Ответил сэр Топас: «Постой,
Сразимся завтра мы с тобой,
       Я за оружьем съезжу;
Ужо — могу поклясться я —
Вот этим острием копья
       Попотчую невежу.
             Я смело
Твой мерзкий проколю живот,
И, только солнышко взойдет,
       Дух вышибу из тела».

Тут рыцарь обратился вспять,
А великан в него метать
       Стал из пращи каменья;
Но избежал их сэр Топас,
Его господь от смерти спас
       За храбрость поведенья.

Внемлите повести моей,—
Она гораздо веселей,
       Чем щекот соловьиный.
Я расскажу вам, как домой
Примчался рыцарь удалой
       Чрез горы и долины.

Он челядь всю свою созвал
И песни петь ей приказал:
       «В сражении кровавом
Иду иль победить, иль пасть;
Велит мне биться к даме страсть
       С чудовищем трехглавым.

Покуда воинский убор
Я надеваю, разговор
       Ведите меж собою
Про королей, про папский двор,
Про      то, как у влюбленных взор
       Туманится слезою».

Тут слуги, бывшие при нем,
Поставили бокал с вином
       Пред юным господином.
Он выпил все одним глотком
И пряника вкусил потом,
       Обсыпанного тмином.

На тело белое свое
Надев исподнее белье
       Из ткани полотняной,
Сорочку он покрыл броней,
Чтоб сердце, идя в смертный бой,
       Предохранить от раны.

Затем облек себя вокруг
Щитками лат — издельем рук
       Искусного еврея,
Поверх всего надел камзол,
Который белизною цвел,
       Как чистая лилея.

С кабаньей головою щит
Имел отменно грозный вид;
       Над элем и над хлебом
Поклялся рыцарь, что убит
Им будет великан, — сулит
       Пусть что угодно небо.

Огнем латунный шлем сверкал,
В кости слоновой меч лежал,
       Сапог из мягкой кожи
На каждой был ноге надет,
Поводья испускали свет,
       На лунный блеск похожий.

И кипарисовым копьем
С каленым тонким острием
       Наш рыцарь красовался.
Конь вороной играл под ним,
Он был в пути неутомим,
       Нигде не спотыкался.
             Рассказу
Тут перерыв — конец главы.
Хотите дальше слушать вы?
       Что ж, я продолжу сразу.

О рыцари и дамы, вас
Прошу не прерывать рассказ,
       Который поведу я.
Пойдет в рассказе этом речь
Про радости любовных встреч,
       Про схватку боевую.

Прославлены сэр Ипотис,
Ги, Плендамур, Либо, Бевис,
       Все знают имя Горна.
Но сэр Топас затмил их всех:
Был им одержанный успех
       Прекраснейшим бесспорно.

Сев на горячего коня,
Он, словно искра из огня,
       Помчался к чаще бора.
Воткнуть успел он в шлем цветок,
Храни его господь и рок
       От смерти и позора!

Был рыцарь странствующий он
И потому вкушал свой сон
       Под боевым нарядом;
Подушкой шлем ему служил,
Конь от него не отходил
       И пасся тут же рядом.

Лишь из ручьев он воду пил,
Как Парсиваль, который был
       Так строен и наряден.
И вот внезапно…