Сошник держа все время наготове,Не отступил ни шага он назадИ припечатал Николасов зад.И кожа слезла, зашипело мясо,И ужас обессилил Николаса.Боль нестерпимая пронзила тело,И голосом истошным заревел он: «Воды! Воды! На помощь мне! Воды!»Но не избыть водой такой беды.От вопля страшного проснулся Джон.Он разобрал: «Вода!» — и, потрясен,«Пришел потоп», — подумал он в испуге,Схватил топор и, крякнув от натуги,Перерубил канат и рухнул вниз,Вспугнув всех кур, и петухов, и крыс.И, докатившись вплоть до самой двери,Там в обморок упал. Он был уверен,Что ум его объяла смерти тьма,Что в наказанье он сошел с ума. Тут Алисон и бедный Николас,Любовный пыл которого погас,На улицу метнулись, где соседи,Торговцы, няньки, слуги, лорды, леди,Чей странный вид еще скрывала ночь,Сбежалися, чтоб старику помочь.А он лежал весь бледный, без сознанья,Со сломанной рукою, и стенаньяЕго ужасны были. До сих порПереживает он былой позор.Ведь только что он выговорил слово,Как Алисон и Николас суровоЕго одернули, сказав, что онБолтает вздор, что он ума лишен,Что он, страшась какого-то потопа,Все блоки мастерил и ладил стропы,Купил квашню, бадью, бродильный чан,И, умоисступленьем обуян,Подвесил их под самые стропила;Вчера же со слезами умолил онЖену и друга, чтоб всю ночь ониВ бадьях сидели с ним «pour compagnie». [111] Все хохотали, полуправду слыша,Глазели на бадьи, на блок, на крышу,Пробитую им ровно в трех местах.И все его несчастия и страх —Все обратилось в шутовство и шутку;Что б ни сказал — в ответ лишь прибауткуВсегда он слышал. Старым дуракомЕго считали в городе потом. Школяр не выдаст друга, без сомненья:«Сошел с ума старик наш, к сожаленью».Один шепнет, другой еще добавит,—Кого угодно школяры ославят. Так плотника красивая женаБыла студентом сим соблазнена;Так был красавчик юный АбсолонВ своей назойливости посрамлен:Во тьме облобызал ее «глазок»,А Николасу задницу прижег.Вам избежать такой судьбы желаюИ с божьей помощью рассказ кончаю.Тут кончает Мельник свой рассказ