Кентерберийские рассказы

Наметив эту двойственную перспективу, Чосер в следующих строках сразу же сузил ее, перейдя от общего и вселенского к частному и конкретному — к расположенной на окраине Лондона гостинице Табард, где собралась пестрая и веселая компания паломников, едущих в Кентербери к мощам Томаса Беккета. И тут на передний план выступает уже сам поток жизни во всем ее многообразии, привлекая внимание читателей к тому, что происходит здесь и сейчас. Подспудно это проецируется и на сам идеал паломничества, открывая и его «обратную» сторону. Речь идет о вошедшем в моду в конце XIV в. забвении духовных целей таких поездок, том самом поиске светских развлечений, который так громко обличали лолларды. Многих тогда также отпугивало знакомое каждому путешественнику тех лет ужасающее бездорожье и вполне реальные опасности, связанные с поездками. Недаром же большая часть паломников-мужчин, выведенных в «Общем Прологе», в том числе даже и Монах, имеют при себе оружие. Да и вообще чего стоит религиозная процессия, во главе которой едет громко играющий на волынке «вдрызг пьяный» Мельник?

Длинная «портретная галерея», где описан каждый из будущих рассказчиков — «их двадцать девять было», — дает развернутую экспозицию, завершая «Общий Пролог».

В социальной иерархии паломников, встреченных Чосером в гостинице «Табард», Рыцарь занимает верхнюю строчку, и, очевидно, потому поэт и начинает «галерею» с его портрета:

Тот Рыцарь был достойный человек.
С тех пор как в первый он ушел набег,
Не посрамил он рыцарского рода;
Любил он честь, учтивость и свободу…

Уже в IX в. средневековое общество стали делить на три сословия — на тех, кто сражается (bellatores), кто молится (oratores) и кто работает (laboratores). С XII в., когда появились промежуточные социальные прослойки врачей, купцов, юристов и т.д., такое деление оказалось в значительной мере условным, но им продолжали пользоваться и в XIV в., во времена Чосера. Рыцарь явно принадлежит к первому из этих сословий, к сражающимся, чьей задачей было охранять молящихся и трудящихся.

Как отмечают историки, к концу XIV в. по мере превращения многих рыцарей в платных наемников, не гнушавшихся мародерством и насилием, их престиж сильно упал. Но люди все еще продолжали верить в сам идеал рыцарства как сообщества воинов без страха и упрека, благородных защитников веры и отечества, покровителей вдов и сирот, борцов за правду и справедливость, даже если их и трудно было найти в реальной жизни. Появляющийся в «Общем Прологе» Рыцарь, очевидно, олицетворяет этот идеал — недаром же Чосер называет его «истинно совершенным благородным рыцарем» (a verray, parfit gentil knight), любящим отвагу, верность и честь, великодушие и куртуазную учтивость (chivalrie, trouthe and honour, fredom and curtesie). Его одежда, как и подобает паломнику, скромна, а обхождение мягко, как у девушки. Его репутация безупречна: «И заслужил повсюду почесть он».