Кентавр

Она почувствовала, что сейчас расплачется, но голос ей не изменил. Даже удалось подавить слезы.

Оба помолчали, и Биттаси произнес:

— Я нахожу его с каждым днем все чудесней.

Голос прошелестел по освещенной комнате, как ветер в ветвях. Лицо мужа стало юным, радостным — это выражение миссис Биттаси уловила уже давно, но и утомление проступало на нем, как у человека, уставшего быть в неподходящем окружении, где он всегда слегка нездоров. Он ненавидел этот дом, ненавидел возвращаться в комнаты, к стенам, к мебели. Потолки и закрытые окна лишали свободы. И все же ничто не указывало на то, что именно жена раздражала его: ее присутствие не представляло никакой важности, он вообще едва замечал ее. На долгие дни Биттаси забывал о ней, не зная, что она рядом. Нужды в ней не было. Он жил сам по себе. Каждый жил сам по себе.

Ужасная битва была проиграна, а условия капитуляции уже приняты, о чем свидетельствовали жалкие приметы: сундучок с лекарствами был убран на полку, пакет с провизией был готов еще прежде, чем муж об этом просил; спать она ложилась одна, ранним вечером, оставляя незапертой входную дверь, а в холле рядом с лампой Дэвида ждали стакан молока и хлеб с маслом, — она вынуждена была пойти на все эти уступки. Все больше и больше времени проводил Биттаси в лесу, несмотря на ужасную погоду. Он выходил даже после ужина и часами не возвращался. Но миссис Биттаси никогда не засыпала, пока не слышала, как внизу закроется входная дверь, а после — его осторожные шаги вверх по лестнице, когда он крадучись входил в комнату. Пока рядом с ней не раздавалось мерное, глубокое дыхание, она лежала без сна. Вся сила или желание сопротивляться исчезли окончательно. Противник был слишком огромен и силен. Капитуляция была полной, ее можно было считать свершившимся фактом, а ее датой София считала тот день, когда пошла в лес вслед за мужем.

Более того, похоже, приближался час эвакуации — ее собственной эвакуации. Исподволь, но все ближе, медленно и верно, как нарастающий прилив, которого она так боялась когда-то. Она спокойно стояла на уровне отметки высокой воды и ждала — ждала, когда ее смоет волной. Ранней зимой лес по ту сторону лужайки дни напролет следил за его приближением, следя за его бесшумным нарастанием и потоками, направляющимися к ее ногам. Но женщина ни разу не отвернулась от Библии, не отказалась от молитвы. Это полное смирение дарило ей странное всеобъемлющее понимание, и если она не могла разделить с мужем пугающее непротивление внешним силам, то была в состоянии сделать следующее: в неясных вопросах, приведших к такому уходу, она, не понимая как, нащупывала те оттенки, которые делали возможным не считать это непротивление порождением зла.

До сих пор миссис Биттаси делила загробный мир на две половины — души добрые и души злые. Но сейчас к ней мягко, неслышными шагами подкрались мысли, что помимо этих двух групп есть еще, наверное, некие силы, не принадлежащие ни той, ни другой. На этом мысль замирала. Но эта глобальная идея закрепилась в голове и, благодаря самоотверженности женщины, не пропадала. Она даже принесла определенное облегчение.

София также пришла к пониманию невозможности — или нежелания, как она предпочитала утверждать, — ее Бога вмешаться и помочь, все больше склоняясь к мысли, что здесь не было очевидного зла, а только нечто, обычно стоящее далеко от рода людского, нечто чужое и неведомое. Между этими двумя мирами была пропасть, и мистер Сандерсон перекинул через нее мост своими разговорами, объяснениями, складом ума, а Дэвид по этому мосту нашел путь к лесу. Его темперамент и врожденная страсть к деревьям сформировали в нем этот дух, и в тот же миг, как увидел, куда идти, он пошел по этому пути — пути наименьшего сопротивления. В жизни, конечно, открыты все пути, и муж имеет право выбрать, куда двигаться. Он выбрал: прочь от нее, от людей, но не обязательно — от Бога. Она обходила стороной это признание, боясь встретиться с ним лицом к лицу; иначе коренным образом переменилось бы все. Но возможность этого все же проникала в ее смущенный ум. И как будут тогда развиваться события — быстрее или медленнее, — не знает никто. И почему Бог, с таким потрясающим тщанием устраивающий все в мире, от солнечного пути по небу до полета воробья, должен возражать против его свободного выбора или вмешиваться, чтобы остановить его?

Женщина стала понимать смирение и в другом аспекте. Оно утешало, если и не дарило душевного покоя. Миссис Биттаси вела борьбу против умаления своего Бога. По крайней мере, это Он знал.

— Тебе не одиноко там, среди деревьев, дорогой? — отважилась она спросить как-то ночью, когда муж на цыпочках пробирался в комнату чуть за полночь. — Бог не покидает тебя?

— Там великолепно, — без промедления, с жаром ответил он, — ведь Бог повсюду. И я хотел бы только, чтобы ты…

Но она зажала уши. Не в силах была слышать это приглашение в лес. Как будто ее просили поспешить на собственную казнь. София зарылась лицом в постель, дрожа всем телом, как осиновый лист.

IX