Кенилворт

Как только они прошли, Лестер сделал знак Тресилиану следовать за ним, бесшумно направился в противоположную сторону, где им удалось незаметно проскользнуть через портик. Он довел Тресилиана до башни Мервина, в которой тот снова поселился, и, прежде чем расстаться с ним, объявил:

— Если у тебя достаточно смелости продолжить и довести до конца прерванный поединок, то завтра, после того как придворные покинут замок, держись неподалеку от меня. Мы улучим время, я подам знак, когда это будет удобнее.

— Милорд, — ответил Тресилиан, — при других обстоятельствах я постарался бы узнать у вас причину вашей необъяснимой лютой ненависти ко мне. Но вы оставили на моем плече клеймо, смыть которое может только кровь. Находись вы даже на той высоте, куда влекут вас ваши честолюбивые замыслы, я и тогда бы добился от вас удовлетворения за свою поруганную честь.

Они расстались, но на этом еще не кончились ночные приключения Лестера. Он был вынужден пройти мимо башни Сентлоу, чтобы добраться до потайного хода, который вел в его комнату, но у входа в башню он встретил полуодетого лорда Хансдона с обнаженной шпагой в руке.

— Вас тоже разбудил этот шум? — спросил старый воин. — Ну и порядки! Клянусь, в вашем замке ночью такой же содом, как днем. Часа два тому назад меня разбудили вопли этой бедной помешанной женщины, леди Варни, которую силком увозил ее муж. Уверяю вас, если бы не полномочия, которые дали вы и королева, я бы не сдержался и раскроил череп вашему Варни. А теперь еще эта драка в «Забаве» — так вы, кажется, называете каменную террасу, где наставлены всякие безделушки?

Первая половина речи старика словно ножом полоснула по сердцу графа. На последнюю он ответил, что сам слышал удары шпаг и вышел, чтобы расправиться с дерзкими нарушителями покоя королевы.

— Ну, в таком случае, я рад обществу вашей светлости, — сказал Хансдон. Лестеру пришлось вернуться вместе с неотесанным старым лордом в «Забаву», где Хансдон выслушал рассказ находившихся под его непосредственным начальством телохранителей об их безуспешных поисках нарушителей порядка. Хансдон разразился проклятиями, обозвав стражей ленивыми мошенниками, слепыми ублюдками и сукиными детьми. Лестер также счел необходимым притвориться рассерженным на то, что ничего не удалось обнаружить. В конце концов он высказал лорду Хансдону предположение, что шум вернее всего подняли какие-нибудь глупые юнцы, осушившие немало кружек, и теперь они уже достаточно напуганы отправленной за ними погоней. Хансдон, который сам был не прочь приложиться к бутылке, согласился, что лишняя кружка вина может извинить многие глупости.

— Однако, милорд, — добавил он, — если вы не умерите свою щедрость и не ограничите поток эля и вина, которые льются в замке рекой, я чувствую, что мне придется отправлять моих молодцов в кордегардию и отрезвлять их плетьми. Итак, я вас предостерег, а затем позвольте пожелать вам доброй ночи.

Радуясь, что наконец избавился от него, Лестер простился с Хансдоном у входа в башню Сентлоу и, войдя в потайной ход, взял оставленный там фонарь и при его угасающем свете добрался до своих покоев.

Глава XXXIX

Прочь! Прочь! Мой конь воротит морду,

Чуть издали почует лорда.

Я растолкую странность эту:

Рожден он в дни Елизаветы,

Когда великий Лестер

Тут в замке пировал с ней вместе.

Бен Джонсон, «Маска сов»

На следующий день Елизавете и ее двору было предложено новое развлечение. Бравые жители Ковентри взялись представить битву между англичанами и датчанами, по обычаю, засвидетельствованному древними летописями и хрониками и до сих пор сохранившемуся в их старинном городе. В этом представлении одна часть горожан изображала саксов, а другая — датчан; история борьбы между этими двумя свирепыми народами излагалась неуклюжими стихами и подкреплялась основательными ударами. Попутно воспевалась достойная амазонок отвага английских женщин, которые, как гласит история, были главными участницами истребления датчан в день Хоктайда, в 1012 году.