Кэйтлин и Купидон

Они говорят это не укоризненно, а скорее так, будто наконец нашли ответ на вопрос в кроссворде, который оказалось трудно разгадать.

– Мне было неприятно видеть, как вы изо всех сил стараетесь мне угодить, – отвечаю я. – У тебя надраенный дом и домашняя кухня, – гляжу я на Верити. – А у тебя голые стены и все открытки засунуты в ящик, мам. Никто из вас не вел себя со мной нормально. Вы обе были не в себе.

– Давайте заключим договор? – предлагает Верити. – Что с этого самого момента мы всегда будем честны друг с другом? Будем сами собой?

Она берет за руку меня, а затем маму. И я уже готова ответить: «Хорошая идея!», но вместо этого у меня вырывается стон. Сдавленный крик.

– Я очень, очень, тоскую по Гарри… – говорю я.

Глава 18

Как только я просыпаюсь, то чувствую запах корицы и слышу завывания Мэрайи Кэри снизу. Я смотрю на часы: около половины девятого. Мы недолго оставались на ногах вчера вечером – все трое были измотаны. Я спускаюсь по лестнице и первое, что вижу, – красный пластиковый Санта у двери, сидящий на корточках, прижав палец к улыбающимся губам. В гостиной стоит елка, покрытая мишурой, мигающей разноцветной гирляндой и игрушками, навевающими разные воспоминания из нашей жизни. Там есть большая серебристая единица, усыпанная блестками, – с вечеринки по поводу моего первого дня рождения; и пара балетных туфелек с того года, когда я пыталась – и неудачно – стать танцовщицей. Диван покрыт голубым пушистым пледом, разрисованным снежинками, а вокруг телевизора расставлены разнообразные гномы, одетые, как Санта.

На кухне мама неуверенно стоит на табуретке, а изо рта у нее свисает кусок красной бечевки.

– Иди помоги мне! – бормочет она уголком рта.

Я встаю рядом с табуреткой, отрываю зубами немного скотча и подаю ей. Она приклеивает бечевку к стене и жестом велит подать открытку из стопки на кухонном столе. Я подаю, а затем протягиваю ей маленькую красную прищепку. Я точно знаю, что делать, – это как мышечная память, я делала так много раз.

У нас уходит около часа, чтобы все повесить, – опустошив все пять коробок, покрытых пылью, которые мама раскопала в чулане. Каждый дюйм потолка теперь покрыт мишурой или серебристыми бумажными гирляндами, и все наши старые друзья тут: шепеляво поющий Санта, олень Рудольф на крышке туалетного сиденья – даже хлопья мне мама насыпает в миску, покрытую золотыми звездочками. Спускается Верити, недоверчиво протирая глаза.

– Что все это значит, Сьюзен? – спрашивает она.

Мама садится за стол, в том же наряде, в котором была вчера вечером. Вокруг глаз у нее серые круги.

– Уже было пора!

– Хорошо! – улыбается Верити и тоже садится за стол. – Но можно я потом отключу ароматизаторы? Запах корицы чертовски меня душит.

Мы смеемся и начинаем хрустеть нашими кокосовыми хлопьями. Верити прихлебывает шоколадное молоко, и тут я с ужасом понимаю, что мама тихо плачет в свою миску. Я вскакиваю, Верити вслед за мной, и обнимаю маму за трясущиеся плечи.

– Мама! Мам? Что случилось?

– Простите, я не то имела в виду насчет корицы! – говорит Верити в попытке вызвать у нее улыбку. Но мама продолжает всхлипывать, слезы капают в ее миску.

– Шшш, шшшш, – шепчу я в ее волосы, успокаивая ее, как она меня в детстве. Ей требуется несколько попыток, прежде чем она находит в себе силы произнести:

– Я не могла с этим смириться. Было неправильно вешать все это без Гарри. Прости, я не должна плакать. Только не при тебе, Кэйт, прости меня. – Слова получаются булькающими, будто она полощет горло, чтобы подавить икоту. – Просто… просто… Он был мне как сын. Я очень по нему скучаю.

Мне начинает жечь желудок, словно я проглотила кипящую смолу. Так же, как когда я увидела лицо Сары – помятое, уставшее и напоминающее мое, с маленькими морщинками вокруг глаз, – я осознаю, что это касалось не только меня. Что это не только моя утрата. Что я должна была попытаться ею поделиться.

– Ох, мама, конечно, ты тоже имеешь право о нем горевать. Конечно же, – говорю я, и мой голос слегка дрожит. Я не хочу плакать, не хочу, чтобы она думала, будто спровоцировала меня. – И он любил твои украшения, всю твою предновогоднюю суету. «Вокруг твоей мамы всегда такое рождественское настроение», – говорил он мне.

Мама слабо улыбается сквозь слезы.

– Я клала ему подарки в носок. Я даже поймала себя на том, что машинально отложила для него в аптеке парфюмерный набор «Линкс» в этом году. – Она кивает сама себе. – Тот запах, который всегда ему нравился. «Африка».

Это был первый рождественский подарок, который она ему подарила. Мы встречались уже около полугода, и я пришла к ней помочь развесить украшения. Она сказала: «Вот, у меня тут есть кое-что для твоего Гарри, как считаешь, это нормально? Он не подумает, что слишком скоро?» И в тот год он сразу же вызвал у нее симпатию, когда развернул подарочный набор «Линкс Африка» – с такой широкой улыбкой, будто это его любимый аромат. С тех пор мама всегда покупала для него эти наборы – а у Гарри не хватало духу сказать ей, что он не брызгается подобной дрянью.