Кейдж

Ты меня не любишь, Дженни…
Это понял я случайно
В день, когда ты примеряла
Белый свадебный венец.
Все прервалось, не начавшись,
Замолчало, не играя —
Ты меня не любишь, Дженни,
И всему теперь конец.

— Мне это уже когда-то объясняли, Марг. Вначале я очень удивлялся, а потом все сложилось в картинку. Эта картинка мне очень-очень не нравится! Мне казалось, что они сдерживают Гитлера, но на самом деле его прикармливают — и дразнят, словно бойцовую собаку перед большой грызней. Одна Мировая уже была, Марг. Зачем всем нам еще вторая?

Ладонь, затянутая в твердую кожу, легла на его плечо.

— Поэтому мы и приехали сюда, мой Уолтер. В Германии есть те, кто способен свергнуть Гитлера. Очень трудно! Немцы этого мерзавца боготворят. Нужно действовать осторожно, шаг за шагом, искать союзников — и готовить переворот. Вместо Рейха возникнет новая, Свободная Германия, которая подаст руку Свободной России. А потом… Потом настанет час Единой Европы, без границ и без вражды… У «Бегущих с волками» есть очень влиятельные друзья. Я хочу с ними встретиться.

2

Подруга-паранойя, вцепившись в плечо, тянула назад, на залитую холодным дождем улицу, но Харальд отмахнулся. Инстинкт сильнее страха, раненому Волку — ползти в берлогу. Остановился, цепляясь за скользкие перила, вдохнул поглубже, пытаясь поймать верткую боль. Кости целы, голова на месте… Жив!

Обтянутая черной кожей дверь. Кажется, добрался… Хотел позвонить, но, в последний момент передумав, полез за ключом. Долго возился, беззвучно ругаясь, пальцы не слушались, отказывались гнуться. Наконец, услыхав щелчок, потянул дверь на себя.

Порог. Неяркий свет в прихожей. Ингрид. Ее взгляд — светлое утреннее небо.

Харальд пошатнулся, но девушка успела схватить за плечи. Втащила внутрь, помогла нащупать спиной стену. Сняв с него мокрую шляпу, бросила, не глядя, на пол.

— Если бы вы были моим мужем, герр Пейпер, я бы устроила скандал, а потом написала в первичную организацию НСДАП. Вы хоть на часы смотрели? Вы…

Не договорив, охнула, закусила губы. Протянув руку, осторожно коснулась окровавленной щеки.

— Ранен… Сильно ранен? Да не молчи ты, Харальд!..

Он попытался ответить, но в глаза плеснуло горячее желтое пламя. Рот наполнился болью, и он не сказал, выплюнул с кровью пополам:

— Н-не знаю! И не вздумай никого звать. Умру — брось здесь, уходи!

И сполз на пол, цепляясь за стенной линкруст.

Огонь. Боль. Тьма.

* * *

— …Не рассчитал, заряд очень сильный, даже стены разнесло. Вначале думал, только щеку задело — стеклом, а потом чуть сознание не потерял. Ушел на высоту, а перед глазами — желтые пятна. Неба нет, земли нет, ничего не вижу… Как добрался, сам не знаю. Сделал себе укол, как раз хватило, чтобы аппарат спрятать — и сюда добраться.

Он рассказывал тьме, и тьма слушала, отвечая легким, еле различимым шелестом. Сын колдуна никак не мог понять, одобряют ли его, или напротив, гневаются. Сам себя не осуждал, рассудив трезво: такого еще никто не делал, ни проб, ни ошибок. Его попытка — первая. Удачная! Прочее — неизбежные издержки.

— Все три заряда — в цель. А накрыло возле окон самого фюрера, очень уж хотелось убедиться… Думаю, не заметили. Ночь, во дворе никого не было, охрана на улице, возле ворот. Сообразят, конечно, но не сразу. Потом станут искать, только не меня, а тех, у которых марсианские ранцы. Первого возьмут за штаны Геринга, кого же еще? Давно пора, слишком высоко взлетел, Толстяк! И — начнут бояться, до озноба, до смертной икоты. Новый кабинет Ефрейтор устроит в берлинской канализации. Не поможет, s-suka!

Тьма не спорила, только гладила его ладонью по лицу, стараясь не задеть рану. И это было очень приятно. Потом где-то вдали, у невидимого горизонта беззвучно вспыхнула красная предрассветная Луна. Волк Мельник попытался привстать, уползти подальше, забиться в пыльную траншею. Не смог. Белая Волчица уже рядом, ее клыки — возле самого горла. Волк закрыл глаза. Добивай!

— Что мне делать, Харальд? — спросила Волчица, тычась ему в морду мокрым носом. — Кровь у тебя только на лице, и еще синяк на плече. Но ты ранен…

— Контужен, — поправил он, не открывая глаз. — Не страшно, Ингрид, отлежусь. А ты пиши — в первичную организацию. Пункт первый! Диверсионная группа Германского сопротивления под руководством товарища Марека Шадова осуществила показательный акт…

— По радио уже сообщили. Спи. Я рядом посижу.

* * *

Потом был белый потолок, люстра на бронзовых цепях и чье-то лицо. Не Ингрид. Светлые волосы, внимательные темные глаза, слегка вздернутый нос, узкие маленькие губы.

— Она отдыхает, — негромко проговорил доктор Отто Ган. — Сутки рядом с вами дежурила. Врача мы все же вызвали, это мой двоюродный брат. У вас сильная контузия, герр Пейпер, так что придется еще полежать. Сводку Центрального Комитета Германского сопротивления я уже составил, мне Ингрид объяснила, что к чему.

Улыбнулся, головой покачал.