Ага, клей высох, и система приняла оружие как готовое, неплохо подкинув статов за его изготовление. И что там у нас получилось?
Ну раз можно назвать, то не особо долго думая, назову ее… не думая назову… назову…
Я взялся за древко, крутанул глефу в руках, вокруг себя, сделал резкий выпад. В воздухе остался ясно видимый след медленно тухнущих искр. Наверное, ночью это будет выглядеть поистине круто. И опасно. Не зря в описании указано про увеличение агра противников. А может это не из-за света, а потому, что для древка использован средний палец дракона? Нисколько не удивлюсь, если узнаю, что Добрыня заранее знал об этой херне, и специально подсунул его мне, но в любом случае это отличное оружие, к тому же к глефе у меня есть три заученных приема. И название я ему придумал, назову глефу Искрой. Как говорил оживлённый пять лет назад дедушка Ленин, посланный в США для завершения там мировой революции: «Из искры — возгорится пламя!»
— Ящер, кегли, упал-отжался!
Резкий выпад, круговое движение, толчок древком! Вокруг меня завихрились искры, а внутри меня забурлила изжога. Чертовы жареные пирожки… может лучше глефу изжогой назвать? А что, прикольно. Все будут говорить: «Ты как маленькая лесная фея с этой искрящейся волшебной палочкой, что это у тебя за чудо оружие в потных ручках зажато?»
А я такой хриплым басом — «Изжога!»… не — это хрень какая-то… все содой в меня бросаться будут, чтобы изжогу погасить… нет уж, пусть остается — Искрой! Я еще пару раз взмахнул наконечником, полюбовался искрами и, засунув глефу в сумку, резво рванул к принесенным Говардом ведрам. Чуть не сломал себе спину, попытавшись их поднять и получив прострел в поясницу, уже не так шустро прошаркал в кузницу. Дождался пока из дверного проема перестанут бить яростные лучи света и заглянул внутрь. Как раз вовремя: толпа кузнецов сгрудилась вокруг мастера, держащего на своих грубых ладонях два изумительных кинжала. Свечение окружающее их постепенно угасало, давая хорошенько рассмотреть эти шедевры кузнечного искусства. Лезвия кинжалов все так же хищно поблескивали в полутьме кузницы, а вот мягкая перламутровая глубина рукоятей наоборот дарила взору мир и успокоение.
Добрыня, увидев мою голову в двери, замахал на меня руками, мол, пошёл вон.
— Мы, когда доделаем все, позовем!
— Ясно, я тогда по делам, денег я там вам два ведра оставил, сами возьмете сколько нужно.
На меня зашикали, послали в этот раз уже в слух и захлопнули перед носом дверь. Затем открыли снова, швырнули в меня какой-то кожаной сбруей, и вновь захлопнули.
— Это, чёй-то? — Я повертел в руках непонятную короткую трубку с множеством прикрепленных к ней кожаных ремешков. — Я, конечно, не против различных фантазий, но для первой брачной ночи это как-то уж слишком. Да и будет ли еще эта брачная ночь?
На этих словах мне чего-то взгрустнулось, и я, перестав гадать, влез в подробные свойства странной сбруи.