Мне потребовалось больше получаса, чтобы выплюнуть тряпку, которую он запихнул мне в рот. Позвать на помощь я не мог – провод слишком сильно сжимал горло. Сколько я продержусь? Я подумал, что этой ночи мне не пережить. Что пробил мой последний час.
Что в тринадцать лет я умру в одиночестве в этом подвале.
Прошел час пытки, и я подогнул колени. Хватит. Надо кончать с этой собачьей жизнью.
Вдруг открылась дверь и зажегся свет, но я уже терял сознание. Я увидел какой-то большой силуэт, он приближался. Я подумал, что это Даркави, и смог прошептать «нет».
Провод перерезали. Я упал на пол, и наступила темнота, такая глубокая, что я успел подумать: «Это как упасть с высокой горы в пропасть».
Когда я пришел в себя, то лежал на кровати в комнате с зелеными стенами. Шею что-то удерживало в неподвижном положении, и я не мог пошевелиться.
Вошла дама в белом халате и сказала, что я в больнице. Что на мне специальная повязка и что мне придется носить ее довольно долго.
Позже я узнал, что когда мать пришла с работы, то заметила мое отсутствие дома. Она спустилась спросить обо мне у консьержа, а после ее ухода тот решил зайти проверить подвал. Он подоспел вовремя, освободил меня и вызвал «скорую помощь» и полицию. Пока меня везли в больницу, полицейские доставили родителей в участок. Мать отпустили через сутки, а отца посадили.
Я провел в больнице две недели. Отец провел в тюрьме полгода.
Маню поставил у дома своих людей. Они дежурят по двое и сменяются на ночь. Сидят в машине, в дом заходят только выпить кофе или съесть приготовленную Тамой еду. Она знает, что они вооружены до зубов, но это ее не сильно смущает, поскольку они ведут себя вежливо и любезно.
Именно тогда она понимает, до какой степени все уважают Изри.
Маню ей объяснил, что, пока они не нашли стрелка, наблюдение снято не будет.
Вчера Изри впервые поднялся с кровати. Тама помогла ему принять душ, а потом заново перевязала. Он еще слаб, но врач клянется, что волноваться больше не о чем.
Тама выносит телохранителям кофе. Уже почти полночь, и она не хочет, чтобы они уснули у себя в машине! Потом она возвращается в комнату к Изри:
– Как ты себя чувствуешь, любимый?
– Нормально. Наверное, завтра сам смогу встать. Маню звонил… Он нашел урода, который хотел меня порешить.
Тама вздрагивает, представляя, что с ним сделает Маню. Несмотря на то что неизвестный ей человек пытался убить Изри, ей становится его жалко.
– Кто это?
– Конкурент, – говорит Изри. – Хотел избавиться от меня и от Маню, наложить лапу на кое-какой наш бизнес… Маню его для меня придержит.
– Ты точно это сделаешь? – шепчет Тама.
Изри поворачивается к ней, в его глазах уже горит ответ.
– Нужно, чтобы другим неповадно было, – просто говорит он.
– Ты?..
Изри проводит себе по горлу, и Тама снова вздрагивает. Иногда она забывает, что мужчина, которого она любит, – преступник. Но жизнь сама ей об этом напоминает, напоминает так жестко, как может только она одна. Изри кладет Таме руку на плечо и нежно поглаживает его.
– Иди ко мне, – шепчет он.
Тама не двигается. Ей кажется, что между ними лежит будущий труп «конкурента». Тогда к ней приближается Изри. От этого движения его охватывает боль, и он стонет.
– Подожди. Лучше не надо…
– Не волнуйся…
Он целует ее лицо, шею, грудь, живот. Ее сразу бросает в жар. Почему она не может ему противиться? Почему не может отказать?
Через несколько секунд она обо всем забывает, и о «конкуренте» в том числе. Она думает только об Изри, только о них. Только о страсти, которая медленно их сжирает.
Однажды, она в этом уверена, эта страсть их уничтожит.
Позже, ночью, Тама резко просыпается. Ее будят стоны Изри. Она зажигает настольную лампу и видит, что Изри в беспамятстве мнет одеяло.
Его рот искривился в отчаянии, в страхе.
Глаза закрыты, но из них текут горячие слезы.
Тама кладет руку ему на плечо и мягко говорит:
– Из, любимый… Успокойся…
Он вздрагивает и кричит.
– Тебе снился кошмар, – говорит она. – Уже все прошло, прошло…
Он вытирает слезы и выходит из комнаты. Тама решает пойти за ним. Надевает жилетку, застает Изри на террасе. Она прислоняется лбом к его спине.
– Ничего нельзя забыть, верно?
– Нет, – отвечает он. – Никогда не забыть…
Я носил ортопедический воротник еще два месяца, но через неделю после выписки из больницы я вернулся в школу. По иронии судьбы первый же урок вел Бармоль.
Я в течение часа не спускал с него глаз. Бармоль не отличался храбростью, и чем дальше, тем больше потел. Когда прозвенел звонок, я не торопясь собрал рюкзак. Мы остались в классе одни, и я подошел к учителю вплотную. Чтобы он увидел мое изуродованное лицо.
– Хорошая попытка, – тихо сказал я. – Но она провалилась, старая ты сволочь. Потому что я все еще жив.
Потом я вышел из класса, и сказанное меня не волновало. Бармоль пошел жаловаться директору, но тот был в курсе, что со мной произошло, поэтому опасаться мне было нечего.
Даркави вышел из тюрьмы спустя четыре месяца, ему было запрещено ко мне приближаться. Он не мог вернуться жить в квартиру и снял комнату в общежитии в двух километрах от нашего дома.