Каждая мертвая мечта

— Ты когда-нибудь видел метель в горах?

— Что?

— Метель, чародей. Мы говорим тогда, что Дресс ссорится с Андай’ей. Вихрь валит людей с ног, снег идет такой, что не видишь и собственной руки, а если плюнешь под ветер, то получишь в лицо кусочком льда. В горах, когда приходит весть, что кто-то завяз в пути и надо ему помочь, набрасываешь кожух и идешь на помощь. И последняя сволочь тот, кто откажет человеку в подмоге. Но если ты на половине дороги видишь, что близится метель, то поворачиваешь назад. И никто не скажет тебе дурного слова, пусть бы ты и родного брата бросил. Потому что есть разница между отвагой и самоубийством. Понимаешь? Мы делаем что можем, чтобы спасти наших людей. Но наша сила имеет пределы. А твоя?

Ха, значит, вот в чем дело в этой истории. Лейтенант все еще пытался его прощупать. И хотя Альтсина это нисколько не удивляло, он решил еще немного повалять дурака.

— Не понимаю.

Офицер вздохнул, оперся о стену, что тряслась от ударов топорами, и продолжил:

— Обрати внимание, я не спрашиваю, можешь ли ты обеспечить нам свет, Желудь, потому что если бы мог, то наверняка бы и сам его нам обеспечил. Я прав? Это позволило бы нам сэкономить факелы, дало бы побольше времени…

Альтсин пожал плечами. Еще ни разу он не пытался выколдовать свет. Не было нужды, потому что его зрение в последнее время стало удивительно хорошим. Но ему совершенно не хотелось учиться такому здесь и сейчас.

— Нет. Не сумею.

В рыжей бороде блеснули зубы, но это вовсе не была дружеская и радостная улыбка.

— Может, я сделал ошибку, подговаривая тебя, чтобы ты с нами пошел, а? Теряю время? Скажи, что ты умеешь, чародей? Поджигать? Замораживать? Размазать кого-то по стене? А может, хотя бы почувствовать поставленную ловушку? Или — только умело править маленькой лодочкой? — Голос лейтенанта стих до шепота — видимо, затем, чтобы никто кроме Альтсина не слышал очередных его слов: — Я устал, Желудь, или как там тебя зовут. Мои люди гибнут один за другим, хотя я стараюсь сохранять им жизни. Я назначил троих из них, специально чтобы охраняли твою задницу, и может статься, кто-то из них погибнет зря, поскольку ты окажешься бесполезной дешевкой. И тогда, клянусь Матерью, Быком и той ледяной потаскухой, которая устроила нам эти проблемы, я прикажу привязать к твоим ногам приличную тяжесть и вышвырну за борт. Потому скажи мне — или покажи, — что ты умеешь, а если не умеешь ничего, то мотай отсюда.

Это было бы даже неплохое решение. Отступить по коридору, подняться спиральной лестницей и не принимать участие в происходящем безумии. Вот только как сраный офицерик его обозвал? Бесполезной дешевкой?

Альтсину показалось, что его хребет превратился в ледяную колонну, от которой холод растекся по всему телу. Сукин сын. Гребаный сраный ёхнутый на всю свою дурную военную башку кусок кривого хера!

Ему пришлось на миг прикрыть глаза, изо всех сил сжав кулаки, вдохнуть поглубже. Кто вообще такой этот несчастный офицерик? Альтсин мог бы вырвать ему сердце и заставить смотреть, как оно колотится в его руке, прежде чем человечек помер бы.

Но тогда ему пришлось бы сражаться с каждым из его солдат. С каждым. До смерти. Этому ты завидуешь? Такой преданности? Это желание Альтсина Авендеха, скучающего по воровским связям Лиги Шапки, — или Кулака Битв, жаждущего найти себе новых почитателей? Или же — тоскующего по братству оружия, откованного в борьбе?

Да на хер все это!

Он отвернулся от лейтенанта и, расталкивая солдат, двинулся к двери, которая слишком долго блокировала им дорогу.

Двое стражников лупили в нее топорами, но черное дерево, тверже любого дуба, и не думало уступать. Альтсин протянул руку к ближайшему бойцу.

— Твой топор, солдат.

Видимо, в голосе его прозвучало нечто странное, поскольку упарившийся мужчина молча отдал ему оружие. Это был военный топор на довольно коротком древке с удлиненной бородкой и массивным обухом. Лучше подходил для рубки голов, чем дерева.

Вор постучал в дверь, прислушиваясь. Что-то подсказывало ему, что доски тут как минимум три дюйма толщиной…

Он потянулся за Силой, вливая ее в руки и ноги. И вдруг, держа в руке топор, почувствовал дикую радость, счастье и удовлетворение. Как никогда ранее. Танцующее пламя факелов замерло на миг, а Альтсин взмахнул коротко, от предплечья, словно дрался палкой на портовой улочке, и ударил в дверь. Точно в два дюйма от ее левого края, примерно на палец ниже косяка. В точке, где, как он заметил на предыдущих дверях, находился горизонтальный прут, выполняющий роль петель.

Ударил обухом, чтобы острие не завязло в дереве, развернул оружие и повторил движение снизу, симметрично, на два пальца от края, в дюйме над порогом. И прежде, чем стих звук второго удара, Альтсин отступил на шаг и пинком в центр двери снес ее с петель.

Те влетели внутрь так сильно, что стукнулись о противоположную стену.

Кто-то из солдат протяжно вздохнул и обронил преисполненным уважения голосом:

— Чтоб меня Бык трахнул обеими рогами в волосатую жопу.