Казанова

— Да, выиграли, милорд. Деньги ждут вас на Пэлл-Мэлл. Вы можете взять их когда пожелаете.

Пемброк ухмыльнулся:

— Значит, вы наконец решили от нее отступиться? А если так, то, надеюсь, не будете возражать, если я попытаю счастья.

— Нет, милорд, не возражаю. Теперь мне это безразлично.

В цирюльне шевалье строил планы, размышляя, как бы ему отказаться от приглашения. Одна мысль о праздновании — которое наверняка примет форму оргии — наполняла его душу непреодолимым отвращением. Он несколько раз собирался заговорить с лордом, но, открывая рот, не мог вымолвить ни слова. Закрытое полотенцами лицо лорда Пемброка было окружено горячим облаком пара. Цирюльник стоял рядом со своими пинцетами, скрежещущими бритвами, кожаными валиками и длинными спиралевидными приспособлениями для завивки волос. Он наточил бритву и провел лезвием по ладони. Казанова съежился. Мужество и решимость полностью покинули его. Зачем он пошел с лордом, зачем спустился в это парикмахерское чистилище?

У него даже нет сил подняться с кресла, и он будет вечно вдыхать тошнотворные запахи пудры и пережженных волос. Однако пример оказался столь заразительным, что когда свежевыбритое лицо молодого лорда вновь сделалось по-девичьи гладким и сияющим, шевалье встал и дотащился до кареты. Честно признаться, его изумляло, почему лорд Пемброк не может разглядеть, что рядом с ним сидит мертвец. Или же его светлость понял это сразу, еще с берега? Заинтересован ли милорд в спасении жизни Казановы?

Они остановились у таверны на Дерти-лейн. Пемброк заказал отдельный кабинет и велел подать закуски. Он назвал имена четырех женщин, кажется, хорошо известных хозяйке таверны. Вскоре официанты принесли подносы с блюдами и вино. Шевалье отпил глоток шампанского. Оно было на удивление хорошим. Он попробовал кусок холодного голубя. Странно представить себе, но еще час назад он полагал, что никогда не сядет за стол и больше не съест ни крошки.

— Музыканты, милорд?

В кабинете в сопровождении слуги бесшумно появились четыре человека. Каждый из них держал в одной руке инструмент и опирался другой на плечо идущего впереди. Конечно, догадался Казанова, какая же оргия без слепых музыкантов.

Женщины прибыли позднее. Возможно, они задержались на другой сатурналии и в другой таверне с другим молодым лордом и его приятелем-иностранцем. Они вошли, посмеиваясь и стряхивая с пальцев дрожащие капли дождя. Лорд Пемброк познакомил их с шевалье, и музыканты начали играть — их бесцветные глаза были полузакрыты, а на сморщенных лицах застыло скорбное и испуганное выражение, словно они ждали, что из темноты в любой момент высунется какая-то рука и ударит их.

Женщины пили. Лорд Пемброк пил. Шевалье улыбался им, как снисходительный священник, приглашенный на венчание, которого он в глубине души не одобрял. Одна из проституток, молоденькая нормандка Селеста, устроилась у него на коленях. От ее несвежего платья пахло театральным реквизитом. Он похлопал ее по руке, но когда она придвинулась и попыталась поцеловать его в щеку, осторожно отстранил девушку.

— Вам нездоровится, мсье?

Он пояснил ей, что ничего особенного с ним не случилось, так, небольшое недомогание, и слабость быстро пройдет. Ему не хотелось бы мешать их веселью. Лорд Пемброк и другие женщины принялись танцевать, на ходу снимая одежду. Его светлость позвал Казанову присоединиться к ним, но тот махнул рукой и уклончиво ответил:

— Я присоединюсь к вам чуть позже. Сейчас я еще не в себе.

Селеста скользнула рукой у него между ног, почувствовала равнодушие шевалье и удивилась.

— Не желаете, чтобы я расшевелила вашего мальчика, мсье? — осведомилась она, точно спросив у него название столицы Перу.

Он покачал головой. И убрал ее руку. Казанова и сам не мог себе поверить. Даже в припадке гнева или в глубокой меланхолии он всегда был способен воодушевиться и вкусить поставленное перед ним блюдо. Но теперь мечтал избавиться от Селесты, давившей на него своими телесами, и ему вполне хватало собственной тяжести.

— Я желал бы посмотреть, как ты танцуешь, — проговорил он.

Лорд Пемброк и девушки плясали нагишом нелепую джигу. Селеста тоже скинула платье и стала танцевать вместе с ними. Шевалье бросил взгляд на дверь, прикидывая, удастся ли ему незаметно скрыться и выбросить свинцовую дробь. Но где он ее оставит? Не покажется ли это странным? Не разгадают ли они сразу его тайну?

Он налил себе новый бокал шампанского и откинулся на скамье.

В камине горел огонь. Казанова зевнул. Какой спектакль устроили эти молодые люди. Неужели им так весело? Ему было трудно поверить, что они развлекаются от души. Интересно, о чем думают музыканты? Вдруг воображают, будто лишены красочного зрелища олимпийского буйства, прямиком с картин Фрагонара? Шевалье захотелось разъяснить слепым, что они ничего не потеряли: просто четыре потаскушки и развратный юнец резвятся в кабинете таверны, как дети-переростки, но без присущего детям достоинства.