Казанова

Дав ей вволю наговориться, дабы утешить бешеную ревность, я швырнул в огонь ее треклятую ворожбу и, глядя в глаза, чтобы она почувствовала и гнев мой и жалость, растолковал ей, что она чуть меня не прикончила, и объявил, что завтра же мы навсегда расстанемся. Я говорю, что и впрямь провел ночь у Бомбаха, где была девка, но открещиваюсь, как то и было, ото всех распутств, что она мне вменяла. После чего, нуждаясь в отдыхе, я раздеваюсь, ложусь и засыпаю, чтобы она там ни делала, легши рядом, чтобы заслужить прощение и уверить в своем раскаянии.

Спустя пять или шесть часов я просыпаюсь, и видя, что она дремлет, одеваюсь, раздумывая, как избавиться от девицы, которая очень даже может прикончить меня в приступе гнева».

В мае 1765 года, когда Казанова должен был ехать в Москву, он решил взять Заиру с собой. Она была ему так благодарна! Ну, как не любить такого барина: он всегда сажал ее с собою за стол, а иногда и с гостями; он возил ее повидаться с родителями и всегда оставлял ее отцу аж целый рубль! Между ними не было нежных признаний, только однажды Казанова заметил:

— По крайней мере, я в тебе уверен.

В ответ Заира с гордостью сказала:

— Это потому, что я не шлюха какая-нибудь.

Да уж. Как говорится, блажен, кто верует. Впрочем, в известном смысле каждый человек есть именно то, что он сам о себе думает, и если он сам ценит себя невысоко, то и мир не предложит ему ни на грош больше.

В своих «Мемуарах» Казанова пишет:

«Русские в большинстве своем суевернее прочих христиан. Я приметил, что особливо почитают они Николу-угодника. Они молят Бога только через посредство сего святого, образ коего непременно находится в углу комнаты, где хозяин принимает гостей. Вошедший первый поклон кладет образу, второй хозяину; ежели там образа не случится, русский, оглядев комнату, замирает, не зная, что и сказать, и вовсе теряет голову».

Короче говоря, дикий народ, дикие нравы…

Еще больше Казанова убедился в этом, когда однажды Заира уговорила его пойти с нею в русскую баню. Войдя в просторную мыльню, венецианец увидел, что мужики и бабы моются вместе, поливая друг друга водой из шаек. Удивительно, но в такой «жаркой атмосфере» он не испытал ни малейшего возбуждения. Однако его задело, что ни один мужчина не оценил прелестей его Заиры.

А тем временем настала пора возвращаться в Санкт-Петербург, и Заира загрустила. Она бы и вовсе не уезжала из Москвы — так ей там все нравилось. Казанова тоже был невесел: он уже думал о том, что очень скоро ему придется расстаться с Заирой. Дело в том, что ему, в отличие от наивной девчонки, совместная жизнь уже порядком поднадоела.

Как видим, Казанова в очередной раз убедился в том, что он не в состоянии долго быть с женщиной — ни в качестве мужа, ни в качестве преданного любовника. Он вообще считал, что верность в любви — это лишь промежуток между двумя изменами или обыкновенная лень.

Но нужно было куда-то пристроить Заиру. Впрочем, это не было проблемой, так как к ней уже давно приглядывался земляк Казановы — знаменитый архитектор Антонио Ринальди, уже много лет работавший в России. Правда, ему уже было под шестьдесят, но он слыл добрейшим человеком. С жалостью в сердце Казанова объяснился с Заирой. Она долго плакала, а успокоившись — согласилась. Что касается Ринальди, то он был в восторге. Так Заира была продана во второй раз, а «просвещенный европеец» Казанова покинул Санкт-Петербург.

Подводя итоги пребывания Казановы в России, можно сказать, что он вел активную светскую жизнь, посещал парады и смотры, которые почитались в высшем свете наилучшим развлечением, а после этого всегда следовал грандиозный банкет.

Он докучал императрице своими проектами. Но все безрезультатно, и связано это было с тем, что он совершил множество ошибок, связанных с полным незнанием российского менталитета.

Во-первых, он приехал в Россию незваным гостем, а русские этого не любят. Екатерина II в начале своего царствования пригласила в страну иностранных колонистов для заселения Поволжья и юга страны, предоставив им весьма щедрые льготы. Но этот «массовый призыв» себя не оправдал: только трудолюбивые немцы закрепились в Поволжье, зато огромное количество всякого сомнительного сброда осело в обеих столицах, превратившись, в лучшем случае, в парикмахеров и домашних учителей. В результате, ко времени приезда Казановы ставка была сделана на индивидуальные вызовы иностранцев, которых императрица приглашала лично. Речь шла преимущественно об ученых.

Если бы Казанова знал об этом, он мог бы подготовить почву для своего приглашения, и тогда все сложилось бы совершенно иначе. Однако его подвело незнание и, в который уже раз, излишняя самонадеянность.

Во-вторых, все «теплые места» при Екатерине уже были заняты людьми, доказавшими ей свою личную преданность, и стать еще одним фаворитом было крайне сложно, так как личные качества в этой системе не имели решающего значения.

В результате, Казанове могло чудом перепасть лишь место какой-нибудь «шестерки», а это его никак не устраивало.