Казанова

С крыши по веревке, сделанной из располосованных матрасов, беглецы спустились в помещение архива Дворца дожей. Оттуда они легко попали на лестницу Гигантов, ведшую от апартаментов дожа к выходу из дворца.

Выбравшись из тюрьмы, Казанова и его спутник быстро сбежали по лестнице Гигантов, украшенной монументальными статуями Марса и Нептуна. Отец Бальби, задыхаясь от быстрого движения, все время испуганно шептал:

— К церкви, нам надо к церкви…

Однако Казанова объяснил ему, что церкви в Венеции не дают убежища преступникам.

Но отец Бальби продолжал упрямо твердить свое, и тогда Казанова не выдержал и крикнул:

— Почему бы вам не пойти туда одному, если вы считаете это место таким безопасным?

Испугавшись, что Казанова его бросит, отец Бальби виновато улыбнулся и пробормотал:

— Я не так жесток, чтобы сейчас бросить вас одного.

В результате беглецы побежали прямо к Портаделла-Карта, то есть к большим воротам, служившим выходом из дворца.

Далее им повезло. Никого не увидев и сами никем не замеченные, они пересекли Пьяццетту с ее двумя колоннами из красного мрамора, на одной из которых испокон веков стоял бронзовый крылатый лев, символ Святого Марка, запрыгнули в первую попавшуюся гондолу и приказали немедленно отплывать. Гладко выбритый гондольер, не задавая лишних вопросов (за деньги любой из них и сейчас готов плыть хоть в Англию), помчал клиентов по каналу Джудекка в сторону Фузины — континентального пригорода Венеции.

Фузина находится на западе от канала Джудекка, примерно в шести километрах от площади Сан-Марко.

— На месте мы будем через три четверти часа! — крикнул гондольер. — Вода и ветер помогают нам!

Описать чувства Казановы в этот момент лучше, чем он сам, не сможет, наверное, никто:

«Я оглянулся назад, на прекрасный канал и, не заметив на нем ни единой лодки, восхитился замечательнейшим из дней, какой только можно пожелать, первыми лучами дивного солнца, что поднималось из-за горизонта… А еще я подумал о том, какую провел страшную ночь, и о том, где находился накануне, и душа моя преисполнилась любви и вознеслась к милосердному Богу. Я был настолько потрясен силой своей благодарности и умиления, что внезапно сердце мое, задыхаясь от избытка счастья, нашло себе путь к облегчению в обильных слезах. Я рыдал, я плакал, как дитя».

Вскоре беглецы были в Фузине, а оттуда легко добрались до Местре. На почтовой станции лошадей не оказалось, однако в трактире делла Кампана не было недостатка в извозчиках. Казанова быстро договорился с одним из них, дал ему столько, сколько тот запросил, и велел через час быть в Тревизо, городе, находившемся в двадцати километрах к северу от Местре.

Так в тридцать один год Джакомо Казанова снова стал свободным человеком, но уже со скандально-привлекательной репутацией политического эмигранта. Он просидел в тюрьме с 25 июля 1755 года по 1 ноября 1756 года. Больше пятнадцати месяцев в настоящем аду! И побег его был равносилен чуду. А ведь ничто не поражает людей так, как чудо, — разве только наивность, с которой его принимают на веру. В любом случае, о побеге Казановы тут же пошли разговоры, стали множиться слухи, а они, как известно, летят со скоростью света, и, в конечном итоге, побег этот наделал много шума не только в Венеции, но и во всей Европе, принеся Казанове самую широкую известность.

Глава тринадцатая Три года в Париже

В Париже дела мои пошли столь хорошо, что я в два года разбогател и стал обладателем целого миллиона, и все же разорился опять.

Джакомо Казанова

В начале января 1757 года Казанова вновь прибыл в Париж, в котором в свое время он провел два года, исключительно наслаждаясь жизнью. На этот раз, и Казанова это прекрасно понимал, чтобы преуспеть, нужно было кланяться всем, кому улыбнулась слепая Фортуна. Нужно было избегать все «плохие компании» и отказаться от старых привычек, которые могли характеризовать его как несолидного человека. Нужно было поставить на кон все свои дарования и свести знакомство с влиятельными людьми. Для этого нужно было быть хорошо одетым и найти себе приличное жилье, а для этого требовалась известная сумма, которой у Казановы не было. Впрочем, не было у него ни порядочного костюма, ни рубашек, ни чистого белья.

Но с чего-то надо было начинать, и Казанова начал с того, что разыскал в Париже своего друга Антонио-Стефано Баллетти и расположился у него на улице Пти-Лион-Сен-Совёр.

Все семейство Баллетти приняло его с распростертыми объятиями. Казанова расцеловал Сильвию, а потом со смесью удивления и восхищения уставился на ее дочь Манон, которую в последний раз видел совсем ребенком и которая была теперь красивым молодым созданием семнадцати лет, полным парижского шарма и грации. Воспитанная как девушка из знатной семьи в монастыре урсулинок в Сен-Дени, она теперь была начитанной, но при этом еще и восхитительно танцевала, пела, а также владела несколькими музыкальными инструментами.