Казанова

Летом 1752 года в Париж прибыл Франческо Казанова, тогдадвадцати четырех лет от роду. По совету брата он решил попытать счастья как художник-баталист на парижском рынке, где лишь немногие посвящали себя этому жанру, несмотря на воинственность власти. Вполне может быть, что Казанова оплатил путешествие Франческо в надежде стать его агентом, но если это так, то оба брата оказались разочарованы: в салоне, состоявшемся в Лувре, картины Франческо подвергли резкой критике. Он сбежал оттуда почти в слезах, картины забрал слуга, а сам творец «полоснул по ним саблей двадцать раз».

Именно Франческо предложил брату вместе отправиться к матери в Дрезден. Казанова не видел ее с 1737 года, когда он был худым двенадцатилетним мальчишкой, еще только начинавшим развивать в себе таланты. Дзанетта хорошо устроилась при дворе курфюрста Саксонии — как знаменитая актриса, плюс уважаемая в обществе и при дворе Дрездена дама. Возможно, братья думали, что они смогли бы воспользоваться ее связями. Может быть, они хотели подальше уехать от недавних светских и художественных неприятностей в Париже. Может статься, в ходе продолжающегося отсутствия истинной любви и призвания Казанова почувствовал необходимость разобраться в отношениях с пренебрегавшей им в раннем детстве матерью. Но, скорее всего, братьям просто нужны были деньги.

В полицейском отчете того периода отмечается, что Казанова жил за счет семьи Балетти — возможно, его даже содержала, во всех смыслах, мать Антуана, Сильвия. Казанова яростно отрицал это, но он нашел себе новую семью, бывшую зеркальным отражением его собственной, и «вторую мать», которая волновалась об его успехе в парижском обществе. Он также обратил внимание на младшую сестру Антуана, чьи полные чувства письма к нему в изобилии хранятся в пражском архиве. Но в 1752 году Манон Балетти было всего двенадцать лет, и она лишь помахала на прощание рукой ему и его брату вместе с остальными их итальянскими друзьями.

Братья уехали осенью и — через Шампань, Мец и Франкфурт — прибыли в Дрезден в октябре. Мать встретила старших сыновей тепло, и они смогли заново подружиться со своей сестрой Марией-Маддаленой-Антонией (ей тогда был двадцать один год) и с недавно женившимся на ней придворным музыкантом, Петером Августом.

Франческо посвятил себя серьезному изучению искусства и вскоре переехал в Рим, чтобы учиться дальше у знаменитого Рафаэля Менгса. Его старший брат, тем временем, писал пьесу. Правда, она явно основывалась на «Фиваиде» Расина, и в этом, возможно, сказалась работа, которую Казанова проделал с Кребийоном во время своих упражнений в переводе в Париже. На самом деле, это была вторая пьеса, исполненная в Дрездене, причем на афише значилось имя Казановы. Первая же была прямым переводом на итальянский язык оперы «Зороастр» Луи Каюзака, подготовленном по заказу саксонского посла, пока Казанова жил в Париже и, следовательно, с подачи его матери. В той постановке (почти наверняка реализованной в феврале 1752 года) были задействованы и Дзанетта, и Мария, и успех постановки отчасти мог быть причиной появления Казановы в Саксонии. Он назвал свою пародию на Расина «Молюккеида, или Близнецы-соперники» и отошел от точного следования оригиналу, превратив свою пьесу в головокружительную итальянскую комедию с двумя арлекинами, «наполненную… комическими несообразностями». Постановка была представлена под именем Джакомо, а не Расина — первая публичная его работа — и была тепло встречена при дворе, в частности, понравилась королю Августу III, который наградил автора за старание деньгами.

О первом подлинном литературном успехе в мемуарах Казановы говорится скупо. Комедия, в которой Казанова преуспел в диалогах, была не тем, куда он устремлял свои амбиции как писателя — это было слишком семейное дело, как и музыка, которая также, о чем он позднее заявил Екатерине Великой, не представляла для него никакого интереса. Вероятно, это объясняет, почему другой небольшой триумф тоже лишь вскользь упоминается в мемуарах: прежде чем Джакомо покинул Париж, аббат де Вуазенон, коллега Кребийона, предложил ему попробовать силы в оратории в стихах в венецианском стиле на концерте в Тюильри. Эти оратории должны были впервые исполняться во Франции, и поэтому имя Казановы стало бы значимой вехой в истории французской музыки. Казанова, однако, решил, что его судьба в другом месте, а не при саксонском дворе и не в его музыкальных и театральных сценических кругах. Он решил вернуться в Венецию.

Акт III, сцена III Монастырские страсти 1753–1755