Казачий спас

— И что ты хочешь знать? — удивленно повернулась к нему женщина, не ожидавшая подобного вопроса.

— Как ты в этом деле оказалась? Я ведь не дурак, хоть годами и не вышел. Но ведь вижу.

— Что ты видишь? — насторожилась Герцогиня.

— Разное. Плохое у тебя было. Давно уже. Кровь на тебе. И своя, и чужая. А самое главное, гложет тебя что-то. Вот я и думаю, красивая, молодая еще. Вышла бы замуж, детей нарожала, а ты всяких злодеев ловишь. Зачем?

— Не верила дура в мистику? Получи, — нервно усмехнулась женщина и, оставив стакан, вздохнула. — Ты прав. Боли в моей жизни было много. А дети… это моя самая большая боль. Не может у меня детей быть.

— Прости, — повинился Григорий, осторожно стерев слезинку с ее щеки.

— Ты не виноват, — мимолетно прижавшись к его руке, ответила женщина. — Я расскажу тебе всё. Давно я никому этого не рассказывала. Но тебе можно. Только помни, все, что услышишь, должно с тобой и умереть.

— Слово даю. Забуду, как только услышу, — коротко кивнул парень.

— Я родилась на границе Польши, в семье еврейского портного. Муж, жена, свекор со свекровью и шестеро детей-погодков. Жили небогато, но и не голодали. Мне было всего двенадцать, когда шляхтич, живший по соседству, поссорился с владетелем земли, на которой стояла наша деревня. А когда ссора зашла далеко, его гайдуки устроили в нашей деревне погром. Соседей резали, словно скот. Саблями рубили, детей конями топтали.

Меня насиловали четверо. Двенадцатилетнюю девчонку, у которой еще даже крови месячной не было. Эти звери не пощадили даже самых маленьких. Всю мою семью вырезали, а меня просто бросили, понадеявшись, что сама сдохну. Но я выжила. Как? Не знаю. Видно, кто-то там, наверху, решил, что чашу свой боли я еще не до конца выпила. Меня цыгане подобрали, что мимо нашей деревни шли. Как я на дорогу выползла, не помню.

Я после того вообще мало что помню. Очнулась уже в кибитке. Оказалось, что в соседнем городе цыгане меня хирургу показали и пообещали ему коня перековать и вылечить. Но он долго возиться не стал. Просто вырезал все, что разорвано было, остатки сшил и вернул меня обратно. Так что детей мне не то что выносить, а даже и зачать нечем. С тем табором я больше года прожила. Отец всегда считал, что девочка из хорошей семьи должна уметь не только детей рожать и мамалыгу варить, а еще и петь, танцевать и даже на рояле играть.

Так что, когда я немного в себя пришла и смогла ходить, как все нормальные люди ходят, так и начала на ярмарках да торгах петь. Благо песен разных я много помнила. И польских, и русских, и на иврите. Даже несколько французских романсов выучила. Но случилась облава. Это уже в Киеве было. У какого-то важного чиновника со двора пару породистых коней свели. А полиция, как всегда, все на цыган свалила. Табор из города погнали, а я случайно отстала.

Когда пришла вечером к стоянке, нашла только кострища потухшие. И начала милостыню просить и побираться, у церквей песни распевая. Думала, так однажды с голоду и околею. Или чего хуже, в тайном борделе от срамной болячки сдохну. Местные бандиты уже присматриваться ко мне начали. Но повезло. Петр Ефимович, тогда еще лейтенант молоденький, на меня случайно наткнулся.

Они там одного блинодела, фальшивомонетчика, ловили, а я увидела, куда тот побежал. Смотрю, тот проскочил, а следом лейтенант бежит. Глаза блестят, весь в поту, да только потерял жертву в толпе. Я и подошла. Говорю, дашь денежку, укажу, куда побежал и как быстрее в то место попасть. Я-то к тому времени уже успела город как следует изучить. А лейтенант этот рубль достает и говорит, поможешь поймать, и рубль дам, и с собой в Петербург заберу.

— Поймали?

— Поймали. А Петр Ефимович слово свое сдержал, хоть и не верила я. Но он человеком чести оказался. Лично меня к начальнику своему привел и приказал рассказать все, что со мной было. Тот, когда узнал, что я легко на трех языках говорю, сам меня в монастырский приют определил и наказал учиться как следует. Пообещал, что после школы к себе на службу возьмет. Так и вышло. Да и после школы мне еще многому научиться пришлось.

— Стрелять или ножом орудовать?

— Ножом, — фыркнула Герцогиня. — Это у вас, мужиков, кулаки да ножи, а женщина должна изящнее все делать. Чтобы все чисто, прилично было.

— Это в смысле зельем травить?

— Ядами, дружок. Ядами. Царская смерть. Просто ножом ткнуть много ума не надо. А вот чашу поднести так, чтобы человек ее сам выпил, да еще и похвалил, уметь надо.

— Не скажи. Ножом можно и сразу убить, а можно так сделать, что человек не сразу и поймет, что уже умер, — жестко усмехнулся Гриша.

— А ты умеешь? — с интересом спросила женщина.

— Умею.

— И научить можешь?

— Тебя?

— А тут еще кто-то есть?

— Могу, если хочешь, — пожал парень плечами. — Такое все пластуны умеют. Только тебе-то это зачем? Сама только сказала, что высшее мастерство — это зелье поднести.

— Всякое бывает, — туманно протянула Герцогиня. — Иногда, чтобы тихо уйти, нужно и нож в ход пустить. Так научишь?

— Обязательно. И не только бить правильно, но и кидать так, чтобы точно в горло. Тогда и шума не будет.