Кавалеры меняют дам

Добавлю, что этот врожденный инстинкт получил сравнительно недавно молодую и свежую подпитку: в 89-м, в 91-м — кстати, оттуда же, от Крымского моста, от Парка культуры, и туда же — к площади Восстания, к Маяковке, к Манежу, — шли колонны вдесятеро многолюдней, с транспарантами в руках, растянутыми во всю ширь Садового кольца — «Долой КПСС!», «Фашизм не пройдет!», — и тоже орали во все глотки, скандировали: «Сво-бо-да!», «Ель-цин! Ель-цин!..»

И я неизменно, как штык, был в этих рядах.

Куда всё подевалось? Куда ушло?

Ведь не может быть, чтобы те же самые люди сейчас шли тем же самым маршрутом, но уже с другими лозунгами, и с другими, искаженными злобой лицами, с железными прутьями, с булыгами в руках, — нет, этого просто не может быть!.. Или — может? Изображение на экране вдруг само собой вырубилось, как конец кошмара.

Но позже началось снова.

Марсианский пейзаж Останкина: вышка на растопыренных ногах, кубические корпуса, тревожный сумрак октябрьского вечера. Бронетранспортер, окруженный беснующейся толпой, с хода таранит стеклянные двери телецентра. И в тот же момент начинается стрельба: росчерки трассирующих очередей вонзаются в живое скопление человеческих тел, фигуры оседают наземь, будто скошенные, вопли ужаса, стоны, брань отчаяния, брань озверения — всё это смешивается с густой автоматной пальбой, — кто-то пытается оттащить в сторону упавшего, но падает сам, изрешеченный пулями...

Всё кончено?

Или всё только начинается?..

Спозаранок мне наперебой звонили сотрудники издательства, спрашивали, надо ли ехать на работу, я отвечал, что обязательно всем надлежит в десять утра быть на своих местах, тем более — в такой тревожный момент.

И сам поехал на Новый Арбат.

Этажи высотки заполнялись служивым людом.

Подтягивались и мои коллеги, обсуждая вчерашние страсти на Красной Пресне и в Останкине.

Великолепный заоконный пейзаж, наша гордость, теперь смотрелся иначе: он был полем боя, панорамой сражения, театром военных действий.

И, будто бы поддакнув этим разговорам и этим размышлениям, гулкий залп вдруг сотряс здание: пол ощутимо дрогнул под ногами, задребезжали стекла, покачнулись настенные часы.

Еще залп! Еще...

Какой-никакой, но все же артиллерист, я понял: бьют орудия, скорей всего — танковые пушки. Откуда бьют? Куда? Кто?..

Приник к окну: мимо американского посольства, мимо дома Шаляпина, на скорости мчались бронетранспортеры.

Из-за крыш вдруг повалили клубы черного дыма.

Совсем близко стеганула автоматная очередь: сверху было видно, как бросились врассыпную обычные для Нового Арбата неторопливые прохожие, ныряли в разинутые зевы подземных переходов, забивались под навесы магазинов, топтались в обалдении на месте, не зная, куда прятаться.

Еще очередь. Звякнуло оконное стекло.

Я метнулся в коридор. Там жались к стенам перепуганные люди, поглядывая опасливо на замыкавшую коридор торцевую лоджию, которая выходила прямо на Садовое кольцо: стекла лоджии были вкось и вкривь прострочены стежками автоматных очередей.

Из крайней двери, той, что вела в курилку и в туалет, выбегали мужчины с недокуренными бычками в зубах. Я заглянул туда: окна были перечеркнуты диагональными строчками отверстий, будто бы по ним прошла игла гигантской швейной машины. Сизый табачный дым струями тек к отверстиям.

Вернулся в комнату. В окне зияла дыра, а между рамами валялась сплющенная пуля. Она пробила стекло наискосок, можно было угадать траекторию — аккурат в направлении кресла, где обычно восседала дама, наш коммерческий директор. Она, по обыкновению, опоздала на работу...

Снайперы на крышах, перебегая по скатам, прячась за дымоходами, продолжали перестрелку.

Черный дым из-за крыш валил всё гуще — горело здание парламента.

Я отпустил сотрудников и сам собрался домой.

В нижнем вестибюле столкнулся с омоновцами в бронежилетах и касках, с автоматами в руках. Они направлялись к лифтам: значит, разборки на высшем уровне — на крышах Нового Арбата еще не закончились.

Я ухватил одного за рукав, чтобы спросить — кто, где и за кого? — он послал меня на три буквы.

К зиме раздолбанные торцы всех этажей нашей высотки заново остеклили.

Но в нашем окошке дырка пока оставалась — наверное, ее не заметили, — и пуля по-прежнему валялась между рамами.

Ее-то я и показал Юрию Нагибину, когда он приехал в «Пик» подписывать договор на издание книги.

Как же сам он отнесся к событиям, прогремевшим недавно?

Этот вопрос ему можно было не задавать. Потому что все ответы уже были им даны в книге, которая только что ушла в набор — в повести «Тьма в конце туннеля». Финал повести и был посвящен тем дням:

«...Неужели мне хотелось быть частицей этого народа?..