Кацап

– Да, нас тогда троих из взвода представили к Красной Звезде – Гришу Надеждина, Тимофея Узкова и меня, – ответил Александр, покручивая в руке стакан с водкой и устремив на него неподвижный взгляд. – Гриша погиб, Тимофея долго разыскивали – после возвращения из Монголии он мотался по стройкам. Орден вручили уже в начале 41-го, когда я кайлом рубил уголь на зоне. Видать, военные начальники посчитали недопустимым факт вручения ордена зеку и спрятали подальше мой наградной лист.

– Но справедливость, всё-таки, восторжествовала, – сказала Василиса. – Награда нашла героя, как пишут в газетах.

– Нет, Васса, это не справедливость восторжествовала, а сработала совесть Тимохи, – с растяжкой проговорил Александр. – В той ситуации мы с ним были в равном положении, только он не додумался взять вину за самовольную переправу на себя, а я сделал это во благо всех остальных.

– Кого – остальных? – удивилась Василиса. – Ты говоришь, вы только вдвоём в живых остались?

– Я пожалел тогда командира взвода. Молодой, недавно из училища, у него карьера по службе только начиналась. Могли разжаловать, могли под трибунал подвести. Столько небоевых потерь личного состава. Это ведь с его попустительства мы рванули на тот берег, поплыв наперегонки. Цыкни он тогда на нас – остались бы все на берегу и были бы живы, – Александр крякнул, проглатывая подступивший вдруг к горлу комок горечи, поднёс ко рту стакан с водкой и, запрокинув слегка голову, в один глоток опустошил его.

– А, может, и пожалел меня Тимофей при наше встрече, – раздумчиво проговорил Александр, поставив стакан на стол, потянулся вилкой за квашеной капустой. – Ему, Герою, я думаю, не составило большого труда отыскать пропавший орден.

– Так ты пригласи его к нам, посидите вместе, пропустите по рюмочке, повспоминаете былое, – предложила Василиса добродушно. – Он и расскажет тебе, как восстановил справедливость.

– Нет, Василиса, этого я никогда не сделаю, – отрезал Александр.

– Почему?

– Потому что он Герой, птица высокого полёта, – повысив голос, ответил Александр. – А я кто?! Бывший зек, голь перекатная, человек второго сорта! Вот кто я!

– Зачем ты возводишь на себя напраслину? – не согласилась Василиса.

– Разве не так? – Александр вновь налил в стакан водки, поставил перед собой. – Тимоха начнёт рассказывать, как героически защищал Родину, а я что скажу ему в ответ? Как пайку добывал на зоне, чтобы не подохнуть с голода?! Не-ет, Васса! Во мне ещё есть чувство собственного достоинства! Язык не повернётся мусолить своё существование в лагере!

– Тебя никто не заставляет об этом рассказывать, – не отступалась Василиса от своего предложения. – А Тимофей знает, что тебя осудили незаслуженно, он и выспрашивать ничего не будет.

– Всё, амба! Не будет никаких посиделок! Ясно тебе? – в глазах Александра вспыхнул огонь негодования, на впалых щеках заходили желваки.

– Ладно, ладно, – быстро согласилась Василиса. – Не будет, так не будет. Чего заводишься? В конце концов, Узков твой боевой друг и товарищ – тебе и решать: приглашать его к себе, или нет.

Александр заметил, как жена поджала губы, обидевшись на его на вспыхнувший гнев и властный тон, и он, немного смягчившись, сказал примирительно:

– Ну, не могу я его к нам пригласить, поверь. Из моральных соображений. Там, на Халхин-Голе я верховодил им, частенько поучал, был у него как-бы за старшего брата. Он уважал меня и прислушивался к моим советам. Тимофей ведь младше меня на пять лет. А теперь я, его бывший наставник, как буду выглядеть в его глазах? Этаким страдальцем, ущербным и обездоленным, которому требуется помощь? Не будет этого! Жалости от него мне не нужно!

Александр ухватил стакан с водкой и на сей раз пил медленно, цедя сквозь зубы, словно пытался заглушить в них внезапно возникшую боль. Потом вытер губы тыльной стороной руки.

– И за орден, будь он неладный, я теперь как бы обязан Тимофею. А по большому счёту – для чего он мне сейчас? В молодости, может быть, и покрасовался бы иногда перед знакомыми. А теперь что? Положу в сундук, и будет он там лежать без нужды.

Александр посмотрел в окно, о чём-то поразмышлял некоторое время, потом продолжил:

– Вот если бы судимость удалось признать ошибочной – вот за это и отблагодарить незазорно. Но мою невиновность уже не вернуть, не доказать. Знаешь, как сказал мне следователь перед судом?

– Как?

– Кем бы ни был этот Николай Самохин – грабитель, мошенник или даже враг – он потерпевший, жертва хулиганского произвола и физического насилия с твоей стороны. Ты его избил, нанёс телесные повреждения и поэтому должен понести наказание. Вот так. Начистил я пятак выродку и мотал свой срок, по разумению следователя, получается, вполне заслуженно.

– Ну, сняли бы с тебя судимость, к примеру, получил бы на руки справку, и что? – заговорила вновь Василиса. – Ходил бы по посёлку и размахивал ею перед каждым встречным, сообщая, что не виновен? Да о твоей судимости мало кто теперь знает! Как и о том, что я дочь врага народа. Столько воды утекло с тех пор, а меня никто пока не реабилитировал.