Каторжанин

– Коллежский а-асессор… М-маслов…

– Ты слышал, что я сказал, коллежский асессор Маслов?

– Н-нет, – просипел чиновник, но тут же признался: – Д-да…

– Ну вот, а я думал, ты глухой… – Я вытащил его из-за стола, отволок в угол, одним движением перерезал глотку от уха до уха, после чего небрежно оттолкнул от себя.

Жалобно хрюкнув, Маслов упал на колени, зажал ладонью гортань и медленно повалился на бок. В зале мерзко завоняло дерьмом и кровью, девицы истошно взвыли, но через мгновение опять замолчали. Один из русских, бородатый тучный мужик в полковничьем мундире, начал громко икать. Второй беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу. Остальные подавленно молчали. Японцы внешне все еще оставались бесстрастными.

– Разоружить – и всех мордой в пол, – спокойно приказал я. – Наших – тоже.

– Так-так… – В зале появился Стерлигов, обвел русских тяжелым взглядом и иронично протянул: – Кого я вижу? Господин Зальца, вы ли это? О! Господин Домницкий? Мнится мне, что здесь попахивает изменой…

– Все они ваши, Борис Львович… – шепнул я ему. – Но немного позже.

Неожиданно наверху послышались шум и топот, а через несколько минут солдаты сволокли вниз двух связанных порванными простынями японцев в исподнем, одного помоложе и второго, сухого и подтянутого, гораздо старше, с узкими щегольскими усиками на лице с резкими азиатскими чертами. У этого голова была сильно разбита, а на нательной рубахе расплывалось большое пятно крови.

– Мальца нашего срубил… – Серьга тряханул пожилого за шиворот и показал мне саблю с богатым эфесом. – Совсем срубил. Сунулся Фролка поперек батьки… Еще Алехина посек, но не сильно. Ну мы его в штыки и приклады взяли. Больше никого наверху нет, кроме бабы одной. Ее сгоряча тоже приложили, валяется.

Я зло стиснул зубы. Вот и первые потери. Жалко парнишку, но уже ничего не поделаешь, остается только поквитаться с лихвой.

– Хорошо, теперь займись наблюдением за улицей. Кто появится, сразу доклад. – Отдав приказ унтеру, я шагнул к японцам. – Кто понимает русский язык?

Ни один из офицеров не ответил, но все русские красноречиво разом посмотрели на японцев.

А полный чиновник в мундире судебного ведомства услужливо подсказал:

– Двое, вон тот… молодой, в очках, и тот, худой… лейтенант вроде…

– Поднять. – Я показал на лейтенанта, дождался, пока его поставят на ноги, после чего задал вопрос: – Представьтесь…

Тот нехотя ответил:

– Лейтенант Мацуи Таэда.

Я глянул ему в глаза и лениво процедил:

– Правила простые. Отказ отвечать – долгая мучительная смерть, согласие – жизнь.

Тот криво усмехнулся и коротко, в тон мне, ответил:

– Первое.

– Как угодно… – Я приобнял его левой рукой, правой всадил нож в пах, рванул кверху, вспарывая живот, и оттолкнул в сторону.

Сипло втягивая в себя воздух, японец повалился на пол. Я жестом приказал ополченцам оттащить его подальше и показал на прапорщика в очках в тонкой золотой оправе:

– Теперь этого.

Японец покосился на судорожно сучившего ногами лейтенанта. По его красивому лицу с почти европейскими чертами крупными каплями скатывался пот.

– Условия понятны? – вежливо поинтересовался я у него. – Ответите на мои вопросы, и вас не расстреляют.

Прапорщик бросил красноречивый взгляд на остальных офицеров. Я все понял и приказал отвести его в подсобку.

– Итак, для начала меня интересует, сколько в Тымове постов и патрулей, их маршруты, а также количество и расположение японских солдат в поселке. Поспешите, у меня нет времени.

Прапорщик кивнул и зачастил почти без акцента:

– Я только переводчик, но все, что знаю, обязательно скажу. В Тымове осталось меньше роты солдат, это около восьмидесяти человек, при двух орудиях и пулемете, они расположены в казармах охраны каторжной тюрьмы. Посты – на въезде и выезде из поселка, патрулей… две… нет, три группы по три человека, сменяются они в тюрьме… маршруты оттуда начинаются, но как… как они следуют, я не знаю, честно, здесь всем командует сёса Ояма… то есть майор Ояма, только он решает. Он там, со всеми… но, боюсь, он тоже откажется отвечать. Ояма – самурай, как у вас говорят, белая кость. А я не разделяю взглядов старого сословия, я против этой войны… меня просто призвали… да, я люблю ваш народ, привык уже, учился в Санкт-Петербурге, в университете, на философском факультете…

– Похвально, прапорщик. – Я ободряюще кивнул японцу. – Что здесь делают русские?

– Мы их везли из Александровского поста в Корсаков, чтобы отправить в Японию… – сообщил японец. – Они давно сотрудничают с нами… – а потом добавил: – Наверху был тюса Огава, это значит подполковник, со своим адъютантом, он представитель Генерального штаба Японии. Огава – тоже самурай, очень высокомерный, он даже отказался сидеть за столом с вашими… с вашими предателями. Женщины – частью местные, частью из Александровска… простите… они шлюхи. Местных жителей и пленных… ну, тех, кто остался в живых… заперли в тюрьме…

Договорить прапорщик не успел, за дверью послышался звук торопливых шагов, после чего в подсобке появился Серьга.

– Патруль, четыре человека… – быстро доложил унтер. – Идут сюда… быстро идут.