Каторга

И "кочевряжатся" же зато "игроки", пока они в силе. И "измываются" же над товарищами. Каких только диких форм издевательства не приходит им в голову. Был у меня в одной из тюрем знакомый "игрок", за которым я охотился, как за интересным типом. Бедняга "попал в полосу", ему не везло. "Игроки" всегда франты, а тут с него даже лоск сошел. Ходит злой, раздражительный, вечно хмурый. С себя уж даже проигрывать начал, - часы серебряные продул, предмет величайшей гордости. Плохо!

- Что, брат, в "жиганы" попадаешь?

- К тому идет!

Только прихожу как-то в тюрьму, - батюшка, да это он ли? Не узнал даже сразу. Развалился на нарах, покрикивает. "Поддувала" еле-еле все его капризы исполнять успевает.

- Что, - кричит, - Матвей Николаевич сегодня обедать будет?

"Поддувала" подносит обычную лаханочку с баландой.

"Матвей Николаевич" приподнялся, поглядел и в лаханочку плюнул.

- Собак этим кормить. Кому, дура, подал? Станет Матвей Николаевич это есть? Дальше что есть?

"Поддувала" положил на нары нарезанный черный хлеб.

- Чайку, Матвей Николаевич, пожалуйте!

"Матвей Николаевич" сшиб хлеб ногой с нар.

- Нешто это Матвей Николаевич еда? Учить вас, дураков, некому! Станет Матвей Николаевич дураковскую пищу есть? Подавай колбасу!

"Поддувала" подал копченую колбасу и белый хлеб.

- То-то!

"Поддувала", подбирая с пола куски черного хлеба, только улыбнулся в мою сторону.

- Забавники, мол!

А кругом сидят голодные люди.

- Ты чего ж ему, - спрашиваю потом "поддувалу", - баланду подаешь, чтобы плевал, да хлеб, чтоб по полу валял! Знаешь, что он при деньгах кочевряжится и кроме своего ничего не ест. И подавал бы ему сразу колбасу с белым хлебом.

- Нешто можно? - даже испугался поддувала. - Не приведи Господи. "Ты это что же? - сейчас спросит. - Кто я такой есть? Арестант я, иль уж нет?" - Арестант мол. - "А если я арестант, почему ж ты мне арестантской пищи не подаешь? А? Может, я не погнушаюсь, есть буду? Почему ты, такой-сякой, знать можешь, что Матвей Николаевич, человек сильный, на уме содержит? Колбасу подавать, такой-сякой! Мое добро не беречь, - может, я казенным пропитаюсь, а ты мое добро травить хочешь!" И пойдет! На целый час волынку затрет! Ну, и подаешь ему пайку с баландой. Для порядка. Ему ведь что, - ему только чтоб власть свою показать! Порядок известный! Выиграл!

А то в другой раз послали как-то одного "игрока" в тайгу на работу. Отвертеться никак не удалось. Так он на товарище-"жигане" с полверсты верхом поехал. Нанял и поехал.

- У меня, - говорит, - ноги болят.

Жиганы

Беда, однако, когда такой "игрок" продуется в конец и превратится в "жигана". "Жиганом" на каторге вообще называется всякий бедный, ничего не имеющий человек, но, в частности, этим именем зовут проигравшихся в пух и прах "игроков".

Вот когда каторга "наверстает свое". И нет тогда меры, нет конца издевательствам над человеком, лишившимся всех своих друзей, поклонников, защитников, прихлебателей и покорнейших слуг. Каторга не знает пощады и не имеет жалости.

Когда "жиган" продул уж все: деньги, одежду, свой труд за год вперед, пайку хлеба за несколько месяцев вперед, - с ним играют или на место на нарах, или на баланду. Ни то ни другое не нужно ровно никому, - играют просто для унижения.

- Черт с тобой, промечу тебе, псу. Аль-бо три копейки, аль-бо три дня на полу спать будешь!

Или:

- Аль-бо трешница (3 коп.) твоя, аль-бо с голоду дохни, неделю без баланды, не пимши, не жрамши, сиди.

Захожу как-то в тюрьму перед вечером, когда все уже улеглись. Смотрю, - один арестант в проходе около нар на полу лежит. Увидя меня, вскочил, полез на нары. Сосед не пускает.

- Стой! Куда лезешь? Нет, ты на полу лежи!

- Черт! Дьявол! Видишь, барин!

- Нет, ты и при барине лежи. Пусть барин видит, какая такая ты тварь есть на свете. Лежи!

Арестант стал около нар.

- Нет, ты ложись! - послышалось среди смеха со всех сторон. - Неча вставать. Барин сказал, что ничего, при нем можно лежать! Ты и лежи, как лежал.

- Место проиграл, что ли? - спрашиваю.

- Так точно, продул, пес, а теперь и моркотно.

- Во сколько место шло?

- Шло в трешнице, да я и целкового не возьму.

- Получай три!

- Вот, уж это зачем же! Мне своя амбиция дороже трех целковых ваших стоит.

Видимо, выигравший "уперся": ничего в таких случаях с арестантом не поделаешь.

- Проиграл - и плати. Валяйся на полу. На то игра! А не хочешь платить, - встряска!

За неуплату тюрьма "накрывает темную", то есть бьет без пощады, причем бьют решительно все, и те, кто в игре не был заинтересован.

- Это уж верно! Это так! - послышалось кругом. - Порядок известный! Встряска!

- Ложись, что ль, дьявол!

И "жиган", под хохот всей тюрьмы, лег на пол, на котором было чуть не на вершок липкой, жидкой грязи.

Тюрьме скучно, - она и рада маленькому развлечению.

А ведь этот "жиган" пришел в тюрьму за то, что задушил из ревности свою жену. В его душе когда-то носились бури. Он чувствовал и любовь, и ревность, и горькую обиду. Как вам нравится "Отелло" в такой обстановке!..