Катастрофа Московского царства

А шли они волоком пеши, от Соли Камской до Верхотурья, полтрети (две с половиной. – С. Ш.) недели, только на подводах везли запасишко… а как шли пеши, и он с Василья чепь сымал, шол он прост, а к ночи чепь на него клал, для того чтобы не утек. А как прошли Верхотурье, к Пелыни, и он Василий розболелся, и он Иван (Некрасов. – С. Ш.) вез его в санях простого; а как ему полегчало, и он на него опять чепь клал.

По прибытии в Пелым другой пристав, Смирной Маматов, «посадил Василья Романова с братом, с Иваном, в одной избе начепях по углам». Сам же Маматов доносил:

Взял я, холоп твой, у Ивана, у Некрасова твоего государева изменника Василия Романова… больна, только чють жива, на чепи, опох с ног; и я, холоп твой, для болезни его, чепь с него снял… и преставился февраля 15‐е число.

Тяжело болел и брат умершего:

А изменник твой государев, Иван Романов, болен старою болезнию, рукою не владеет, на ногу маленко приступает.

И все же Иван Никитич выжил и прожил долгую жизнь: он скончался в 1640 году, занимая видное положение при дворе племянника, царя Михаила Федоровича.

Вслед за Романовыми подвергся опале и жестокому истязанию и другой видный деятель той эпохи – окольничий Б. Я. Бельский. Бельского не спасло близкое родство с царицей Марией Григорьевной. О причинах его опалы сохранились разноречивые свидетельства. Согласно одной версии, будучи послан строить окраинную крепость Царев-Борисов, Бельский якобы похвалялся, что будет царем в Борисове, в то время как Борис – царь в Москве. По другой, окольничего обвинили в попытке отравить царя – он возглавлял Аптекарский приказ. Бельскому выщипали волос за волосом его густую и длинную бороду и отправили в ссылку. Пережитое опальным истязание было не только мучительным, но и позорным, – большая борода у русских считалась символом чести и достоинства.

«Новый летописец» рассказывает, что в борьбе с боярами Борис натравливал на них холопов, поощряя и награждая доносчиков:

Люди же боярские со всех дворов <…> начали умышлять на своих господ, и сговаривались человек по пять или шесть, один шел доносить, а другие были свидетелями и ему потакали. <…> И от тех наветов в царстве была великая смута, друг на друга люди доносили, и попы, и чернецы, и пономари, и просвирницы. Да не только эти люди, но и жены на мужей доносили, а дети на отцов, и от такого ужаса мужья от жен своих таились. И в тех окаянных доносах много крови пролилось неповинной: многие от пыток померли, иных казнили, иных по темницам рассылали, дома разоряли; ни при каком государе таких бед никто не видел.

Эта вакханалия доносов, явившаяся следствием мнительности царя, стала прелюдией к грядущей распре, охватившей всю страну. Ради справедливости отметим, что репрессивные методы Бориса Годунова отличались от террора Ивана Грозного, истреблявшего боярские и княжеские семейства «всеродно». Сокрушив род Романовых, Борис проявил милость к тем, кто выжил. Весной 1602 года Иван Никитич был переведен из Пелыма в Уфу, а затем «на службу» в Нижний Новгород. Освобождением из ссылки был пожалован и его племянник князь Иван Борисович Черкасский. В сентябре того же года Романова и Черкасского царь указал «взять к Москве». Княгиню М. Н. Черкасскую, А. Н. Романову, вдову У. С. Романову и детей Федора Никитича перевели в их родовое село в Юрьевском уезде. Годуновская опала была вызвана прежде всего целесообразностью (в той мере, как ее понимал царь). Борис не был кровожаден, но не стеснялся в средствах для укрепления и удержания власти, что вполне логично, учитывая его положение выборного монарха.