Катастрофа Московского царства

Странные дела творились и в Казани. В центре обширного края, населенного в основном инородческим населением, произошел государственный переворот. При Василии Шуйском в Казань были отправлены воеводы бояре В. П. Морозов и Б. Я. Бельский, дьяки Н. М. Шульгин и С. Я. Дичков. При низложении Шуйского и дальнейшем кризисе власти именно от Бельского, бывшего любимца Грозного и известного интригана, можно было ожидать чего угодно, однако все сложилось иначе. По словам «Нового летописца», после вступления польско-литовского гарнизона в Москву Казань возмутилась и решила присягать Лжедмитрию II. Бельский призывал этого не делать, «а целовать крест тому, кто будет государь на Московском государстве». Но против поседелого в политических баталиях деятеля поднялся дьяк Никанор Шульгин и, подготовив толпу народа, расправился с Бельским. Боярина сбросили с башни, а власть в городе перешла к Шульгину. Летописная запись уточняет дату смерти боярина: Бельского убили 7 марта 1611 года. Таким образом, его гибель и переворот Шульгина, скорее всего, связаны с возникновением нового властного центра – ляпуновского ополчения.

Трудно сказать, был ли Бельский за или против ополчения, но Н. М. Шульгин воспользовался ситуацией, став полновластным хозяином Казанского края. Ему удалось каким-то образом запугать и задвинуть на задний план первого воеводу боярина В. П. Морозова, и вскоре тот отправился с казанской ратью на соединение с подмосковным ополчением. В июле 1611 года В. П. Морозов с ратными людьми и списком чудотворной Казанской иконы Божией Матери прибыл в лагерь ополчения. После убийства Ляпунова Шульгин и Дичков отложились от подмосковных бояр. В конце августа – начале сентября 1611 года они писали в Пермь, что «приговорили» вместе с Нижним Новгородом и другими понизовыми городами, «воевод и дияков и голов и всяких приказных людей в городи не пущати и прежних не переменяти, быти всем по прежнему <…> до тех мест, кого нам даст Бог на Московское государство». Таким образом, в Казанском крае власть узурпировали дьяки. Посланник Трубецкого и Заруцкого П. И. Полоченинов был убит по приказу Шульгина.

Добавим к тому, что Астрахань еще с 1606 года удерживал князь И. Д. Хворостинин, давно обособившийся от Москвы и вершивший дела именем «царя Дмитрия».

«Государство Московское было в розни – Северские городы были особе, а Казанское и Астраханское царства и Понизовные города были особе же, а во Пскове был вор», – вспоминал об этих временах князь Д. М. Пожарский. За годы Смуты привыкли жить своей жизнью, без оглядки на столицу, Сибирь, Пермь, Вятка и Поморье. Таким образом, к осени 1611 года распад России стал объективной реальностью. Власть подмосковного ополчения распространялась лишь на часть «украинных», «понизовых», замосковных и поморских городов.

Воспользовавшись ослаблением подмосковного ополчения, гетман Сапега сумел прорваться в Москву через Никитские ворота. Отряд Сапеги, не опасаясь ополченцев, встал лагерем у Новодевичьего монастыря (сам монастырь был в руках русских), а гетман поселился в Кремле, в палатах царя Василия Шуйского. Впрочем, торжество Сапеги было недолгим – в ночь с 4 на 5 сентября (по новому стилю) он скончался.

Вслед за Сапегой подступил к Москве другой гетман, Я. К. Ходкевич. Ему также удалось с боем прорваться в столицу. Ополченцы, однако, не прекращали наступать. Им удалось зажечь калеными ядрами Китай-город, который горел три дня. Положение польско-литовского гарнизона оставалось тяжелым. Ходкевич привел пополнение, но не доставил продовольствия. В конце октября часть воинства выступила из Москвы в поисках пропитания. Ходкевич расположился на севере Подмосковья, бывшие сапежинцы переехали в Гавриловскую волость под Суздалем. По сообщению Маскевича, в Москве осталось около 3 тысяч солдат и офицеров. В декабре на смену нужде пришел настоящий голод. Современник вспоминал: «В крепости голод такой великий, что иные уже от голода умирали, ели, что могли добыть. Собак, кошек, крыс, сухие шкуры (то есть кожи. – С. Ш.) и людей даже». Это положение удалось исправить в начале 1612 года, когда в Кремль смогли прорваться несколько обозов с продовольствием.

По сравнению с бедствиями кремлевского гарнизона в подмосковных «таборах» жизнь протекала гораздо благополучнее. «Карамзинский хронограф» свидетельствует: