Катастрофа

– Где вы были, Фромм? – закричал он мне в ухо, дергая за рукав так, что затрещали швы. – Вы, конечно, умотали на Муреруа, чтобы подтвердить свое алиби? А, конечно?

Шевельнулось недоброе предчувствие. «Я дал маху, дал маху, мне, действительно, следовало бы уехать…»

– Я был болен, – сказал я. – Три дня почти пластом пролежал в своем номере.

– А мы были уверены, что вы в отъезде!.. В таком случае, – выпучил глаза Атанга, – в таком случае я расскажу вам такое, от чего вы просто обалдеете!..

Атанга бесцеремонно затащил меня в ресторан, где хозяин предложил нам лучший столик, угодливо обмахнув его полотенцем.

– Виски! – Атанга схватил хозяина за горло. – Сукин сын, я знаю обо всех твоих проделках! Будь уверен, если однажды мне не понравится твоя рожа, я упрячу тебя за решетку!

– Что прикажете к бесплатным напиткам? – просипел низкорослый хозяин. – У меня есть прекрасный салат из креветок…

Атанга оседлал стул и расхохотался до слез.

Полицейская шутка не привлекла к нам внимания. Портовый ресторан почти ежедневно видывал сценки похлеще – со стрельбой и поножовщиной. Что же касается Атанги, у посетителей ресторана были свои причины ничего не замечать. Атанга не спускал обид, и даже я не раз слышал о том, что он нагло злоупотребляет властью.

– Клянусь, вы тотчас же напачкаете в штаны! – потирая руки, объявил Атанга, когда мы «прошлись по рюмашке», используя стаканы для содовой…

Посланное на остров Вококо карательное подразделение полицейских было встречено плотным ружейным огнем. Тогда в дело вступили «мальчики Ратнера» (полковник именно так выразился о наемниках), и хотя у них большой опыт по части борьбы с партизанами, успеха они тоже не имели…

Атанга посчитал свое злорадство достаточным поводом, чтобы «пройтись по второй».

– Они кокнули пяток наемников. Такибае пришлось объявить о начале вооруженной борьбы с бандой сепаратистов, – Атанга вплотную наклонился ко мне. Показалось, что белки его черных пуговичных глаз плавают в крови. – Кто, по-вашему, возглавляет банду?.. Око-Омо!..

Полковник откинулся на спинку кресла, наслаждаясь эффектом.

«Бежал под сень пальмовых рощ, а попал в то же магнитное поле суеты и злобы», – уныло подумал я, бормоча в ответ слова, которых, видимо, ожидал от меня Атанга.

– Теперь по-иному обрисовывается история с Асирае. У нас так не бывает, чтобы один сородич был лояльным, а другой копал под власти. Я всегда доказывал, что все стадо должно нести ответственность за паршивую овцу. Теперь они поняли, что им не обойтись без моих мудрых советов. Клану Асирае, куда по справедливости должен быть отнесен и старый вонючий крокодил Оренго, придется освободить все должности. У нас будет около сотни доходных вакансий!..

«Вот оно! Будут гореть деревни, будут в муках умирать люди, будут плакать сироты и горевать вдовы, а кое-кто будет делить доходные вакансии и радоваться удаче!»

Настроение упало. Это тотчас было замечено полицейским.

– Тревожитесь, что и вас могут пригласить для объяснений?.. Могут, могут! Теперь, чтобы стрелять в цель, нам нужна информация, много информации. Наводчики, корректировщики, осведомители…

Добило меня известие о том, что повесился Дутеншизер.

Будто отдаленное эхо принесло голос моего собственного крика…

В ресторане крутили песенку «дьявола рока» Эрмана Гешке. Я внутренне противился этой мути. Но, увы, в ней, составленной из кусков заимствованных текстов и мелодий, была своя логика.

Конечно, мир совсем не совершенен,
но он прекрасен все же, черт возьми!
И жить в несовершенном даже лучше
и интересней даже, черт возьми!
Бывает дождь, но он для тех,
кто забыл белье на веревке.
Бывает ночь, но она для любви.
И мы не пропадем,
а пропадем, так все вместе!
Чаши твоих грудей, как полушария —
западное и восточное.
И глаза, как аллея парка.
Мне на все наплевать,
когда мы с тобой гуляем,
забыв обо всем на свете!..

Коварная абракадабра – не задумываться, не сомневаться, ловить момент и не жалеть о том, что ты был и останешься ничтожеством, попираемым другими ничтожествами…

Повесился Дутеншизер. Душа, которая жаждала признания. Которая сознавала подлость песенок а-ля Гешке, но вряд ли представляла, что им противопоставить.

– …Он шизанулся, перед тем как покончить с собой: распускал слухи, будто его хотят убить. Тоже не выходил из дому… Между прочим, был невероятного о себе мнения. Последнее, что он намалевал, – себя самого в образе распятого Христа. Смехота! И, конечно, кощунство!.. Но мы добрые люди, не так ли? Епископ Ламбрини, который правил последний обряд, сказал: «Он не замечал своего таланта, как мы не замечаем своих рук, ног и глаз, пока они нам служат…»