Ката

Она представила себя на месте Джеки, которая машет толпе и, наверное, думает, как бы это ей ухитриться сходить в туалет, чтобы расписание от этого не сбилось. Она слышала рев машин и мотоциклов вокруг, аплодисменты и крики толпы, сливавшиеся в один общий гул – и вдруг более резкий звук, словно где-то неподалеку лопнула шина. Краем глаза она увидела, как Джон наклонился к ней, словно чтобы сказать что-то об этих звуках, ведь он привык (наверное) объяснять ей разные вещи вокруг них, что ему, как президенту США, было положено знать. Но потом она ощутила его тяжесть на своем плече, он как-то странно прижался к ней – Ката ощутила и это, а также недоумение, когда раздался следующий выстрел и его голова разлетелась в клочья в розовом тумане. Точнее, даже не недоумение, а оцепенение, в один миг охватившее все тело Джеки: когда глаза увидели, а мозг послал один резкий решающий сигнал по позвоночному столбу, парализовавший мышцы и обошедший стороной сознание или – как лучше сказать? – личность Джеки. Ведь случившееся было немыслимым; электрические цепи, из которых состоял Джон, были слишком многочисленны, чтобы одновременно превратиться в розовый туман, – да еще так, чтобы при этом живое существо не перестало существовать в той форме, к которой привыкла Джеки; к убийству невозможно привыкнуть, разве что в течение долгого времени, вольт за вольтом, в повторениях, в которых нельзя видеть розовый туман.

Джеки была единственной, кто не увидел, что произошло? Ранее днем, когда она подходила к машине – длинной, роскошной легковой машине, которая должна была повезти их по городу, – она не провидела это хотя бы на миг? Когда Джон выходил из двери, окруженный этими вечными конторщиками и референтами, которые талдычили ему о линиях, манерах и обычаях, – разве ее не охватило неприятное чувство, когда машина впервые предстала ее глазам, и она быстро пробежала взглядом по длинному, до блеска отполированному капоту? Он и она, в машине рядом – а потом она на четвереньках у капота, забрызганная кровью и мозгами мужа, – разве она это не провидела? Не видела в сиянии лака, как его голова разлетается на куски, этот самый кадр 313, где ее мелкие клочья разносятся взад, вперед и по сторонам, а потом он вот так странно обмякает и склоняется ей на плечо? Разве в мировой истории когда-нибудь был запечатлен на пленке более искренний момент?

* * *

Женская тюрьма в Коупавоге была белым двухэтажным зданием с полуподвалом. Задний двор, наполовину замощенный камнями, в остальном зарос травой, а вокруг него тянулся высокий забор с колючей проволокой. В передней стене в окнах стояли зеркальные стекла, чтобы нельзя было заглянуть внутрь, – а в остальном ничто не указывало на то, что здесь тюрьма.

Открыв входную дверь, входящий попадал в просторную прихожую, где по одну сторону была канцелярия охранников, а по другую – комната для свиданий. На верхнем этаже располагались камеры, числом 12, не большие, но и не маленькие, с окнами на тюремный двор и лужайку, тянущуюся от здания к югу. За лужайкой посверкивало море – крошечный заливчик в Атлантическом океане, блеск которого порой был таким спокойным, что навевал дремоту на Кату, сидящую на стуле.

Ее камера находилась в отдельном отсеке, приготовленном специально для нее. Коридор и окна камеры забраны решетками, которых во всей тюрьме больше нигде не было. Во время прогулок во дворе она оставалась одна, и в столовой тоже – если не считать конвоира. Во время еды вилка и нож у нее были пластмассовые. Раз в неделю ей осматривали ногти – и стригли, если она не делала этого сама.

Другие заключенные были по большей части мужчинами, которые сидели здесь (в мужской тюрьме мест не было) за мелкие преступления; а женщин в тюрьме обычно бывало по четыре, а иногда и одна.

Женщина года?

Днем женщины ходили на курсы, просвещались, раскладывали щетки для посуды, чтобы заработать лишние деньги на сигареты или сласти, смотрели телевизор или выходили со своих компьютеров в Интернет. Одна из них взяла с собой в камеру грудного ребенка. Кате выход в Интернет был запрещен, но ей можно было заниматься в своей камере вязанием; она приноровилась делать это пластмассовыми спицами с тупыми концами.

Ни Тоумас, ни Кольбрун не захотели навестить ее, а Соулей несколько раз попыталась. В конце концов, Ката позвонила ей, сказала, что не хочет, чтобы к ней приходили в гости, – и Соулей не стала спрашивать, почему. Курс лечения в клинике «Вог» она прошла, а последующую реабилитацию в сельской местности не завершила: поссорилась там с одной девушкой, которая обвинила Соулей в том, будто та отбила у нее парня, и из-за этого завязалась драка. С тех пор Соулей запила – и заявила, что бросать не будет.