Кастро Алвес

безнадежно взывали к небу; ведь и они были почти такими же рабами, как и черные.

Тогда-то свет звезды возвестил, что свобода — это заря, которая разгонит бурную ночь,

и все увидят голубизну неба и будут улыбаться, как дети. Когда люди уже думали, что

22

ночь урагана и смерти будет длиться вечно, что никогда под небесами не засияет заря,

тогда-то и появился поэт, как звезда среди бури, и сказал, что свобода не умирает.

Сотни лет прожила Леонидия за то время, что не видела своего любимого. В глубь

сертана доносилось из городов эхо его голоса, и Леонидия вслушивалась в эгот голос,

сжимая руки на груди, которую он воспел. Леонидия страдала от разлуки с любимым и

в долгие безмолвные ночи роняла слезы на старые, пожелтевшие листы. В письмах его

и стихах, посвященных ей, перед нею воскресали дни их детства, идиллия первых лет

их любви. Она страдала: каждая минута отсутствия любимого была равна году горя,

однако Кастро Алвес был так велик и могуч, что, даже находясь вдали, он наполнял

ее

1 М а к у м б а — место свершения негритянского религиозного обряда с песнями и

плясками. Сам обряд тоже называется макумба.

23

радостью: ибо время от времени до нее доходили вести о нем — рассказывали о

новом поэте, который читает свои стихи на притихших площадях, и о том, что эти

стихи повторяют невольники в сензалах Он уехал потому, что ему была уготована

судьба изменить облик мира. Бедные, несчастные невольники ждали своего поэта,

чтобы оружие его гения, огонь его слов помог им разорвать оковы рабства. Руки негров

взывали о справедливости. Все же, что Леонидия могла предложить поэту, — это песни

сертана, которые она умела петь, слезы, которые она умела проливать, хрустальный

смех, который берегла только для него, трепет рук и нежный жар объятий. Но всего

этого было мало, чтобы удержать его здесь, когда из сензал доносились глухие рыдания

негров и бой барабанов, когда издалека, с площадей, сюда докатывался шум

восставшей толпы. И он отстранился от ее теплых уст, оторвал взор от пахучей ночи ее

волос, от всего, что мешало ему видеть горести жизни. И уехал. Леонидия знала, что он

вернется лишь для того, чтобы умереть, когда выполнит свою миссию, и даже ее

поцелуи не продлят ему жизнь. Но и тогда в ее страдании была бы радость, так как

любимый отважно прожил свою жизнь, славно прожил он каждую минуту,

проведенную без нее.

Однако в один прекрасный день он вернулся, подруга. На площадях, в академиях, в

театрах, в каждом доме, в каждой молодой груди находил отзвук его голос. Он

торопился жить, его изнуряла лихорадка, и голос его звучал глухо, и обращался он

сейчас только к ней одной. Он словно вернулся после долгой, славной битвы,

смертельно раненный. Для больного героя и скромной девушки из сертана снова

началась та идиллия, что некогда наполнила радостью детство поэта. Леонидия была

для него вечно надежным портом, тем портом, где судно бросает якорь после бури,

принеся на корпусе следы стоянок в других портах, водоросли других морей.

Много лет назад, подруга, родилась эта любовь,

1 Сенэала — жилище негров-рабов.

23

весною в полях, под солнцем сертана. Мальчик находил очарование в каждом

цветке, в каждом луче солнца, отражавшемся в водах реки; нераскрытая тайна виделась

ему в каждой улыбке соседской девочки с длинными косами и глазами с поволокой.

Леонидия казалась ему лучом лунного света, серенадой, той звездой, которой мальчик

любовался из окна своей комнаты. Бледность Леонидии, ее ресницы, ее иссиня-черные

волосы — все это так не вязалось с пылающим южным солнцем. От нее исходила

тайна, нечто, заставлявшее трепетно биться маленькое сердце Антонио. До того, как он

увидел Леонидию, его взоры были обращены к цветам, к солнцу и полю, к стонущим

невольникам. Он подготовился лишь к тому, чтобы воспевать природу и изнуренных

непосильным трудом рабов *, у Леонидии он научился любить те прекрасные слова,

23

которые она знала. До тех пор ему ведомы были лишь сверкание солнечных лучей и

шорох воды в реке, бесценная красота белых лилий и заливистые трели птиц, но он

еще ничего не знал о смехе девочки, о тайне ее глаз с поволокой, об очаровании

иссиня-черных волос. Не заполни Леонидия дней его детства, он, возможно, сделался

бы крупнейшим певцом природы Бразилии *, поэтом невольников и свободы. Ей поэт,

очевидно, обязан тем, что стал человеком, который лучше всех умел говорить на

португальском языке о любви и о женщинах. А пока же этот мальчик многое знал о

природе и о страдании, но ничего не знал о любви.

Как-то Антонио взял за руку соседскую девочку, и они, отправившись гулять в поле,

дошли до самого берега реки. Эта прогулка была сказкой. Леонидия прыгала по

камням, громко смеялась, Антонио догонял ее, она несла в руках цветы, в глазах ее

была тайна. Она знала название каждого цветка; узнавала по голосу каждую птичку. Но

вот она вплела цветы в косы и стала похожа на лесную фею. Серебряные рыбки

подплывали кормиться из ее рук. Мальчик смеялся, но она была серьезна, ее детское

личико отражалось в воде, в которую она окунала руки.

4 Жоржи Амаду

49