Кассиопея

Со стороны кухни слышится шуршание пакета, за которым следует тявканье Куки. Мингю останавливается на пороге, не решаясь сразу завернуть за угол. Мешкает несколько секунд, но ловит взгляд Чонхо, который тоже останавливается. «Все хорошо», – читается в его глазах, и, честно говоря, Мингю скоро и правда начнет верить в эти слова.

Мать Мина – не его – стоит возле раскрытого холодильника и выкладывает на полки контейнеры из пакетов. Она оглядывается, видит Мингю и застывает, сжимая в руках что-то завернутое в фольгу.

– Мингю, как ты себя чувствуешь? – Женщина закрывает холодильник. – Вот, держи, выпей. – Она берет со стола заранее подготовленный стакан воды и небольшой пакетик с чем-то жидким внутри. – Ты отравился?

Он берет пакетик, вскрывает его и выпивает содержимое, которое на вкус отвратительно сладкое.

– Наверное. Прости, что напугал. – Мингю неуверенно улыбается, сжимая обеими руками стакан воды.

– Оно и неудивительно. Питаетесь одним фастфудом. – Мать Мина разводит руками. – Но ничего, я вам на неделю вперед наготовила. Чонхо сказал, что сейчас вам некогда самим этим заниматься. А теперь иди сюда. – Она забирает из его рук стакан, заставляя на себя посмотреть.

Мингю только и успевает, что сдавленно икнуть, прежде чем его увлекают в крепкие объятия. Он вытягивается струной, задерживает дыхание, боясь вздохнуть. Его хватает ровно на три секунды, и – легкие заполняет запах персиков. Из другой жизни словно. Такой близкий и далекий одновременно. Забытый будто, но в то же время под сердцем чужими поцелуями выжженный.

Он позволяет себе прижаться ближе. Обнять в ответ, осторожно положив руки на спину. Позволяет себе побыть предельно слабым сейчас. Вскрытым вдоль и поперек – так, что каждый уголок души видно. Пускай, Мингю думает. Всего раз. Один-единственный раз.

– Я скучал, – тихо говорит он. Хочет сказать еще что-нибудь, но не может – чувствует, как глаза жжет. Он не должен плакать сейчас.

– Я тоже. Совсем ты у меня расклеился, – ворчит женщина, отстраняясь; проводит рукой по его волосам. – Покрасился еще зачем-то. В следующий раз, когда телефон потеряешь, дай сразу знать, чтобы ни я, ни отец не волновались, хорошо?

– Отец? – Мингю поджимает дрожащие губы.

– Да, я помню, что ты не любишь нашу гиперопеку, мы честно стараемся не названивать тебе каждый божий день, но…

– Хорошо, я тебя понял, прости меня, – прерывает он ее и снова обнимает – так крепко, что мать Мина удивленно вздыхает, – прости.

Мингю через ее плечо смотрит на Чонхо, у которого такое лицо, словно на его глазах кто-то умирает. При смерти находится и вот-вот последний вздох испустит. Он опускает голову и упирается лбом в чужое плечо.

Мать Мина не задерживается у них надолго. Рассказывает о чем-то весело, пока выкладывает в холодильник оставшиеся контейнеры, то и дело подходит к Мингю, чтобы потрепать его по волосам, пару раз даже щиплет Чонхо за щеку, приговаривая, как тот здорово вымахал. Мингю честно пытается слушать и отвечать на вопросы, но на деле лишь смотрит во все глаза, не в силах отвести взгляда. Дышит полной грудью, заполняет себя родным запахом до самых верхов. То и дело трет глаза, потому что их не перестает жечь невыплаканными слезами ни на секунду.

– Помнишь, как тебе пятнадцать было и вы с Чонхо так сильно поссорились, что ты сказал, что больше никогда в жизни с ним разговаривать не будешь? – смеется женщина, заваривая чай. – А теперь вот, живете вместе и никуда друг без друга. Спасибо, что приглядываешь за моим сыном, – она смотрит на Чонхо с бесконечным теплом. – А ты, – переводит на Мингю притворно строгий взгляд, – не доставляй своему хёну проблем.

– Что вы, никаких проблем. – Чонхо прикрывает рот рукой – явно в попытке не засмеяться; Мингю угрюмо глядит на него. – Да и мне приятно, когда он может на меня положиться.

– Вот, видишь, а ты даже не можешь свою комнату в чистоте поддерживать. Хотя, я так смотрю… – женщина смотрит в сторону гостиной, – у вас прибрано.

– Он на пути исправления, – Чонхо все-таки смеется, а Мингю окончательно теряется.

Смотрит на Чонхо, который в этом мире хён, на его смеющиеся глаза-полумесяцы. На Чонхо, которому приятно, когда на него могут положиться. Смотрит, и как-то…

Они пьют чай (Мингю благодарен за то, что в него не попытались затолкать какую-нибудь еду), и после этого мать Мина уходит, крепко обняв на прощание их обоих. Он еще долго стоит перед закрытой входной дверью, чувствуя этот знакомый запах из детства, который, конечно же, не забывал ни на секунду до настоящего момента. Мингю аккуратно ставит у стены тапки с красными цветами и возвращается на кухню.

И так тепло внутри. Господи, как же тепло.