Кассандра

Каподистрия молчал. У него не укладывалось в голове, что его молодой друг мог таким образом добывать себе наследство. Потом он подумал, что если бы Иван знал о действиях матери, то никогда не носил бы кольцо, привезенное убийцей. Скорее всего, молодой человек ничего не знал. Статс-секретарь обрадовался и ответил Вольскому.

— Я поговорю с графом Иваном, но я уверен, что он в этом злодействе не замешан.

— Ваше высокопревосходительство, позвольте мне сначала поговорить с молодым человеком, — попросил Вольский. — Есть некие обстоятельства, они касаются его матери, и я должен обсудить их с Иваном Петровичем один на один. Я — душеприказчик покойного графа Петра Печерского и обязан выполнить его последнюю волю.

— Хорошо, вы можете сделать это завтра, — решил граф Иоанн, — если я не получу от вас никаких известий, послезавтра я сам поговорю с молодым человеком.

— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство, — явно обрадовался Вольский.

Статс-секретарь попрощался и направился обратно в зал. Он понял, что дело неладно, еще в дверях, только взглянув на компанию молодых людей, которых оставил менее десяти минут назад. Бледный как полотно барон Миних стоял, сцепив кулаки, а красавец Шувалов что-то говорил Ивану Печерскому, и выражение его лица было презрительным, даже брезгливым. Так быстро, насколько позволяли приличия, статс-секретарь направился к молодым людям, чтобы услышать последнюю фразу, сказанную Шуваловым:

— Я дерусь только с ровней — деревенские простаки дерутся на ярмарках, на кулаках.

Шувалов взял бледного Миниха за локоть и, повернувшись к молодому графу Печерскому спиной, направился вон из зала. На Вано было страшно смотреть. Его лицо почернело, гости, стоявшие рядом с ним, быстро начали отступать, делая вид, что ничего не заметили. Каподистрия подошел к молодому человеку, взял его под руку и увел в полутемную галерею, где недавно беседовал с Вольским.

— Что случилось? — жестко спросил статс-секретарь.

— Я просто высказал свое мнение относительно рассказа барона Миниха. Сказал, что генералу Милорадовичу не следовало позволять противнику укрыться за стенами города, только для того, чтобы избежать потерь среди своих солдат. Зачем жалеть солдат, мужик — раб, он понимает только кнут, а солдаты — те же мужики. А Шувалов оскорбил меня при всех, назвав варваром. Когда же я сказал тому, что вызываю его на дуэль, он оскорбил меня вторично, заявив, что я ему не ровня.

— Он сказал вам правду: его император выбрал в мужья своей незаконной, но очень любимой дочери Софье. Поэтому он — уже почти член царской семьи, — с грустью объяснил граф Иоанн. — А то, как вы отозвались о герое войны и любимце армии генерале Милорадовиче, не простит вам никто из офицеров, присутствующих в зале. Что же касается солдат — все, кто воевал, относятся к ним иначе, чем вы.

— Он должен ответить, — горячился молодой граф, губы которого тряслись.

— Если вы попытаетесь настаивать, то окажетесь в тюрьме. Кроме того, после случившегося сегодня вас больше не примут ни в одном доме столицы. Берите мой экипаж и езжайте к себе, а завтра отправляйтесь в имение к матери. Если все забудется, возвращайтесь через год, начнем все сначала.

Каподистрия наклонил голову, прощаясь с молодым графом, и направился обратно в зал. Его спина была такой прямой и неприступной, что Вано проглотил недосказанные слова и, развернувшись, побрел к выходу. Через полчаса он уже входил в вестибюль дома Печерских, а еще через пять минут, не раздеваясь, рухнул на кровать в своей спальне. Молодой человек не мог понять, как же так получилось, что оскорбили его, и он же оказался во всем виноватым.

Утром Вано поднялся еще на рассвете, так и не заснув. В Пересветово он ехать не хотел: не мог вернуться к матери побитой собакой, хотя много раз за эту ночь перед мысленным взором молодого человека вставало бледное лицо Саломеи, такое, каким он запомнил его, уезжая из Пересветова. Тогда мать даже не подошла к окну, он внимательно смотрел на окно ее спальни — занавеска не дрогнула. Почему мать так обиделась? Ведь он сказал ей правду, да и Заира, посоветовавшая ему уехать одному, так и сказала:

— Езжай один, мой мальчик, мать не даст тебе жизни, докажи всем, что ты уже взрослый.

Вано так и поступил. И вот теперь он должен прятаться, когда сам является пострадавшей стороной. Но было ясно, что Каподистрия больше не станет ему помогать, и Вано решил уехать в Марьино. Это недалеко от столицы, вдруг граф Иоанн изменит свое решение, по крайней мере, Вано сможет иногда навещать своего старшего друга. Дав слугам приказ укладывать вещи, граф направился в столовую, чтобы позавтракать перед дорогой. Он был в ужасном настроении, слуга, прислуживающий ему, видимо, чувствовал гнев молодого барина, потому что куда-то исчез. Оглядевшись по сторонам и увидев, что некому подать ему чашку с кофе, Вано зарычал:

— Данила! Немедленно сюда!

Но вместо слуги в дверях появился вчерашний старик, с которого начались несчастья Вано.

— Не нужно кричать, — спокойно заявил Вольский, — это я его отослал. Нам нужно поговорить без свидетелей.