Карты рая

Много лет спустя, почувствовав приближение старости, двое героев вернулись на полюбившийся остров. Рыцарь Керри вскоре умер, завещав построить в центре острова склеп и похоронить там себя в полном вооружении, а Диззуэл поселился в Тихой Долине, где, став дедушкой Диззом, принялся потихоньку выживать из ума.

Так эту историю рассказывали взрослые, но это было давно, до того, как, отлучившись в очередной раз с острова, родители Малыша больше не вернулись. С тех пор кроме него и дедушки Дизза в долине оставались жить только четверо детишек: Дензил, Трензил и Дози, считавшиеся братьями Малыша, и его сестра Дейзи…

— Ее так звали? — спросила крыса.

— Так или еще как-нибудь по-другому, — заявил Вольф, — Мне непонятно, зачем ты цепляешься к именам. Строго говоря, сестрой она ему не была, но в ту пору такие нюансы никого не интересовали. Итак, ее звали Дейзи. Именно она начала приключение, которое навсегда изменило их жизнь.

— Ты хочешь знать, откуда я? — переспросила Сато. — А я сама этого не знаю. Кое-что я, конечно, помню, но и сама не знаю, что означают эти воспоминания.

— Так перескажи их так, как помнишь, — посоветовал Хейл.

Сато медленно кивнула.

— Тот мир, который я помню, — начала она, — был будто создан для тоски. Так мне кажется сейчас. Когда пытаюсь вспомнить, как он выглядел, вижу серые и невзрачные дома, булыжные мостовые, слякоть, дождь и унылые тени людей. Днем они все время куда-то спешили. А когда наступала ночь, на самых больших улицах загорались газовые фонари, людей становилось меньше, их походка делалась неверной, голоса хриплыми. И где-то в подворотне обязательно кого-то били.

Хейл слушал. У него это хорошо получалось.

— Богом этого мира, — продолжала Сато, — были яркие бумажки, которые все время переходили из рук в руки. И еще время. И еще скука. А над рядами серых домов дымили трубы заводов. В те дни, когда дул северный ветер, их дым стелился над городом. Кажется, я до сих пор помню его запах. Я достаточно рассказала о том мире?

— Может, да, а может, и нет, — сказал Хейл. — Но это совершенно неважно. Потому что ты до сих пор ничего не рассказала о себе.

— Мы жили в большом сером доме, на стенах которого давно облупилась известь, а на расползавшейся крыше росли мох и чудом выжившее маленькое чахлое деревце. Нас было несколько десятков девочек, мы жили в больших, всегда холодных общих спальнях. Только девочек, почему-то считалось, что девочек и мальчиков нельзя воспитывать вместе. Мы редко выходили на улицу, наши прогулки ограничивались высокой стеной… Странно, почему я вспоминаю так, как будто в этом мире всегда была вечная осень? И еще я помню ночные пробуждения, когда под деревянным полом начинали драться крысы. Даже не драться — я не знаю, с чем сравнить эти визг и вой. Наверное, от той жизни должны остаться и какие-то светлые воспоминания, но почему-то их не осталось. Мне было четыре года, не больше, когда я заболела. От этих дней в памяти сохранилась только комната с белыми стенами, высокие спинки большой железной кровати и взгляд усталой старой женщины, которая заходила в комнату. Остальное в плотном тумане и бреду. Это потом я поняла, что просто умирала. Хейл молчал.

— А затем появился человек, которого я называла своим отцом. Вообще-то, я не должна бы этого помнить. Да что там помнить, я не могла увидеть, что происходило в других комнатах. Сначала он разговаривал с хозяйкой дома, его голос звучал очень спокойно, а в тоне хозяйки угадывалось недоумение, а потом удивление и жадность. Зашелестели бумажные деньги, и я будто слышу, хотя такие вещи вроде бы нельзя услышать, — слышу ее взгляды, полные сомнений. Затем он говорил с каким-то плешивым мужчиной, голос у которого был то неприятным, то заискивающим, то угрожающим, потом со страдавшей одышкой женщиной, которая делала вид, что ее волнует то, что на самом деле совсем не волновало. И каждый разговор заканчивался тем, что отец вынимал деньги. А потом он вошел в комнату, взял меня на руки и куда-то понес. В тот день я в последний раз увидела этот город… Что ты скажешь?

— Ничего, — сказал Хейл, не глядя ей в глаза. — Кроме того, что это напоминает сюжет какого-нибудь сентиментального романа. В духе Диккенса.

— Это кто такой?

— Неважно.

— А что важно?

— Важно то, что я тебя перебил. Мне кажется, что самая интересная часть рассказа еще впереди.

— Тут у меня пробел, — объяснила Сато. — Потому что я не помню, как попала на свой остров. Наверное, мы прилетели на корабле. А как же иначе?

— Действительно, — подтвердил Хейл.

— А помню себя уже в хижине, пол которой был выстлан свежим сеном. Помню этот запах до сих пор. Я начала возвращаться к жизни. Перестали болеть глаза, я смогла подниматься и ходить. Вот тогда-то я и познакомилась с гуингмами.

— Как?! — переспросил Хейл, брови которого полезли на лоб.

— Гуингмами, — повторила она. — А что?

— Ничего, — сказал Хейл. Выражение его лица категорически не соответствовало утверждению. — А что было дальше?