Карты, деньги, две стрелы

Несмотря на приглашенных отцом учителей, стихосложение никогда не было моим коньком: переводить на унгарский пришлось в прозе, передавая буквальный смысл слов.

Голос срывался и дрожал. Последние слова отзвучали, текст занимал лишь половину страницы, и я замолчала, ожидая, что скажет капрал. В тишине прошла минута, вторая.

Страшная мысль ударила как кнутом: неужели все зря? Неужели яд оказался слишком силен? Я склонилась над кроватью, вглядываясь в бледное лицо милеза, боясь самого страшного. Но он дышал, ровно, спокойно, и это дыхание было уже вовсе не похоже на те хрипы, что пугали меня совсем недавно.

Он заснул. Не потерял сознание, не изготовился продолжить путь в обитель Вечного Змея, как несколько минут назад… просто заснул. Слава тебе, Мать Рассвета!

Не до конца отдавая себе отчет в том, что делаю, я склонилась над кроватью и, медленно прикоснувшись губами к прохладному лбу Айдена, погасила свечи, оставив лишь крохотный огонек масляной лампы, горевшей на прикроватном столике. До конца ночи еще далеко, пусть он спит, а я буду охранять его сон.

Тетрадь я спрятала под подушкой капрала: здесь ее никто не найдет, не придется беспокоиться, что она куда-то пропала. Впрочем, прободрствовать до рассвета не удалось: слишком уж я вымоталась за те сутки, пока офицер был без сознания. Так и заснула, сидя…

А проснувшись, обнаружила, что лежу поперек кровати, положив голову на плечо Айдену и судорожно пытаясь удержаться на стуле. Мать Рассвета! Как же я могла? Ему же сейчас тяжело! Он и так еле выжил, а я… Очень надеюсь, что он ничего не заметил.

Я осторожно отодвинулась от все еще не открывшего глаза капрала, прижала к ладони к горящим то ли от стыда, то ли еще от чего-то щекам и поспешно, пока милез еще не проснулся, шмыгнула к двери.

На пороге споткнулась о задремавшего Брыся. Зверь лениво покосился на меня, но так и не соизволил встать — лишь слегка подвинулся, открывая проход. И снова заснул.

Мужчины…

Уже выскочив в коридор, я столкнулась с местным знахарем.

— Как он? — На висках пожилого агуанина серебрилась седина, но карие глаза смотрели молодо.

Ох, я же никому не сказала, что капрал пришел в чувство!

— Ему лучше. Он очнулся. Правда, это было ночью, сейчас он снова спит… но, кажется, все будет в порядке.

— Очнулся? — Лекарь шагнул в комнату.

Как он умудрился не наткнуться на развалившегося Брыся, для меня осталось загадкой.

Я осторожно направилась вслед за лекарем:

— Ну да. А потом заснул. Думаю, ему стало лучше.

Я ожидала, что специалист подтвердит мои радостные слова, но тот склонился над кроватью, озадаченно прищелкивая языком. Попробовал ладонью лоб капрала; порывшись в мешочке, висящем на поясе, вытащил щепотку какого-то порошка, сдул с ладони, прислушался к чему-то, улавливаемому лишь им, и огорченно вздохнул:

— Плохо дело.

— Что вы имеете в виду? — охнула я.

Иглонос, проснувшийся от моего выкрика, подскочил и озадаченно закрутил головой, пытаясь понять, что происходит.

— Не кричите, госпожа, — опустил глаза знахарь. — Помирает он.

— Как — помирает? Вы что? Он не может умереть! Я с ним только что разговаривала, всего несколько часов назад? Он просто спит!

— А почему тогда до сих пор не проснулся? — горько усмехнулся знахарь, вытирая ладони о темный передник. — Вы ведь громко говорите.

А ведь и правда.

Я рванулась к кровати:

— Капрал! Капрал, вы слышите меня? — Ладонь коснулась плеча милеза, и я испуганно отдернула руку, почувствовав под пальцами холод льда. Подняла перепуганный взгляд на агуанина: — Что происходит? Ему ведь было лучше! Я разговаривала с ним!

Тот только печально улыбнулся:

— Наверное, вам почудилось, госпожа. Он умирает.

— Он не может умереть!

Меня ласково погладили по плечу, забыв о всяческих сословных представлениях:

— Он умирает, госпожа. Яд химероидов слишком силен. Вы сами почувствовали ледяное прикосновение смерти. И вряд ли он дотянет до завтра. Простите, госпожа. Все в руках Великого Керноса, я больше ничем не могу помочь.

И лекарь вышел из комнаты, ссутулив плечи.

А я уже даже плакать не могла.

Если ночью я хоть как-то боролась за жизнь капрала — пусть знахарь говорит, что разговор с ним мне почудился, — то сейчас я чувствовала себя просто опустошенной. Села на край кровати, тихонько прикоснулась кончиками пальцев ко лбу капрала и вновь вздрогнула, чувствуя холод, идущий от его кожи. Казалось, что внутри, под ней, — сгусток льда, зародившийся где-то в глубине и медленно, неумолимо затягивающий все тело в ледяной каркас, поглощающий биение пульса, который с каждым мгновением становился все тише, все неразличимее.

Брысь ткнулся горячим носом мне в локоть. От неожиданности я вздрогнула и оглянулась: иглонос сидел рядом, склонив голову набок и высунув шершавый язык.

Это ведь капрал дал ему имя.

— Он умирает, Брысь! — хлюпнула носом я, чувствуя, как вновь подкатывают слезы.

Зверь умильно захлопал глазами-плошками (будто это сейчас могло чем-то помочь!) и склонил голову на другую сторону.