– Нет. Это Линдхерст, Гэмпшир, три-семь-четыре-два-восемь. И сейчас уже слишком поздно, чтобы неверно набирать номера! – раздраженно пробурчал голос из трубки, после чего послышались короткие гудки.
Теперь огонь внутри у Мэтти полыхал ярким пламенем, и она бросилась к полке, чтобы схватить дорожный атлас. Журналистка перелистнула несколько страниц, нашла Южно-е побережье, ткнула пальцем в карту и победно закричала:
– Это он, Джонни! Это он!
Краевски заглянул ей через плечо на то место на карте, куда упирался ее палец. Девушка указывала на зону отдыха М27, в Раунхемсе, где умер О’Нил. Это была первая заправочная станция по пути в Лондон из Линдхерста. Роджер умер меньше чем в восьми милях от загородного дома Уркхарта.
Вторник, 30 ноября
Утренние газеты падали на коврики у миллионов домов, точно похоронный звон по надеждам Сэмюэля. Один главный редактор за другим переходил на сторону Уркхарта. Фрэнсис совсем не удивился, когда во всех газетах групп «Телеграф» и «Юнайтед ньюспейперс» пришли к общему заключению. Некоторые сделали это с более сильным энтузиазмом, чем другие, однако их вывод был единым: они приготовились его поддержать. Редакции газет не слишком жалуют политиков, следующих своей совести, – некоторые из них до сих пор помнят, как сильно обожглась пресса с благочестивыми тирадами Невилла Чемберлена[38].
Другие издания пришли к такому же циничному выводу, что и Уолтон, касающемуся недостатков столь быстрого после правления Тэтчер перехода к новой «эре», которая, учитывая молодость Сэмюэля, могла продержаться лет пятнадцать или даже больше. Такие фразы, как «опыт», «зрелость» и «уравновешенность», украшали колонки многих газет. Остальные же просто не хотели рисковать и плыли по течению, подхватившему Уркхарта.
Из числа солидных изданий выделялись лишь две газеты: «Гардиан», из-за своей привычки неизменно плыть
Соответствующее настроение царило и в двух политических лагерях – сторонники Уркхарта с трудом сдерживали растущую уверенность в победе, а те, кто поддерживал Сэмюэля, не скрывали, что поражение уже совсем близко.
Когда в десять часов утра высокие двери зала заседаний номер четырнадцать распахнулись, чтобы принять первую группу членов парламента, которые пришли проголосовать, ни сэр Хамфри, ни остальные присутствующие не ожидали никаких неприятностей.
Никто не сомневался, что все пройдет как и положено при организованном джентльменском голосовании: проигравший будет вести себя вежливо, а победитель проявит благородство. Снежный покров, который окутал Вестминстер, придавал происходящему какое-то сюрреалистическое спокойствие.
Снег напоминал о приближающемся Рождестве, и на Окс-форд-стрит уже давно включили дополнительное освещение. Приближалось время зимних каникул, семейных праздников и мира на всей Земле. Долгий период сомнений завершится через несколько часов, и обычные люди вернутся к нормальной жизни. Здесь же начнут обмениваться рукопожатиями и поздравлениями, как только станет известен результат, в то время как победители будут мысленно праздновать успех, а проигравшие – планировать месть.
Когда Мэтти шла в сторону офиса Бенджамина Лэндлесса от Чартерхаус-сквер, на тротуарах уже лежало несколько дюймов снега. За пределами столицы снега выпало еще больше, что делало путешествия затруднительными и заставило многих жителей пригородов остаться дома. Улицы Лондонского Сити, укутанные в белые кружева падающих снежинок, приглушавших все звуки, были необычно тихими, и лишь немногие машины бесшумно скользили мимо по своим делам.
Журналистка ощущала нереальность происходящего, словно играла роль в фильме, и надеялась, что скоро проснется дома и обнаружит, что сценарий изменился. Даже сейчас ей хотелось повернуть обратно и обо всем забыть: предоставить другим беспокоиться о грандиозных проблемах государства, а самой сосредоточиться на выплате ипотеки и вопросах экономии денег на предстоящий отпуск.
Но тут сильный порыв ветра бросил ей в лицо снег, ослепил и вернул в далекое прошлое, за многие годы до ее рождения, в далекий норвежский фьорд, к ее деду, отплывающему на текущей рыбачьей лодке, чтобы рискнуть жизнью в пожаре войны. Он мог бы сотрудничать с властью, закрыть на все глаза, предоставить остальным менять мир – и спокойно прожить собственную жизнь. Но что-то гнало его вперед, так же как сейчас заставляло его внучку продолжать путь.
Сначала Сторин решила, что должна задать несколько жестких вопросов Бенджамину Лэндлессу, но довольно быстро сообразила, что имеется множество причин, указывавших на тщетность этой затеи: она даже не смогла бы встретиться с ним, а если б он и согласился ее выслушать, то без малейшей жалости позаботился бы о том, чтобы она никогда больше не смогла работать репортером.