Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

- Приказ получил, Олексин. Вам разрешается следовать до Моздока вольно, в статском платье. Срок - месяц, но от маршрута отклоняться категорически запрещено.

- А на чем следовать? На почтовых?

- Нет. Вестовой сейчас ваши вещи доставит и проводит до постоялого двора. Там вас тарантас с кучером ожидает.

- Тарантас?!

Подполковник вышел, не ответив. Отдал приказ вестовому, вернулся. Снова дверь прикрыл.

- Чудеса! Деньги-то у вас есть на дорогу?

- Есть.

Ничего я не понимал, и что-то мне не соображалось тогда. Стоял и глазами хлопал.

Подполковник полез в шкафчик, достал бутылку водки и два стакана. Мне полный налил, а себе - на донышке.

- Ну, Олексин, это ведь что-то значит, а? Дай-то Бог. Дай-то Бог тебе, Сашка Олексин. Ты же для меня не кто-нибудь. Ты - сын моего первого командира Ильи Ивановича.

Чокнулись мы и выпили. Зажевали хлебушком. Подполковник все головой качает:

- Что бы это значило, а? Может, Государь передумал? Приедешь в Моздок, а там - офицерские погоны ждут.

- Не знаю, - говорю. - Только вряд ли.

А сам улыбаюсь на все зубы. И от хмеля, и от счастья солдатского.

Вестовой вернулся с моими вещичками. Обнялись мы с подполковником.

- Спасибо вам, подполковник. Век не забуду!

- Дай тебе Бог, сынок...

И пошли мы с вестовым на постоялый двор. Где-то на Спасской заставе. Нашли наконец.

- Иди прямо к хозяину, - говорит вестовой. - А я пошел. С Богом!

- С Богом, - говорю.

Почему у меня сердце забилось вдруг? Предчувствие, что ли?..

Взбегаю на крыльцо, распахиваю дверь. Хозяин с каким-то молодым бородачом чаи гоняют. Я и рта не успел раскрыть, как вдруг вскакивает бородач:

- Александр Ильич?!

И - мне на шею.

Савка. Молочный брат. Клит мой верный.

- За такую встречу - и штоф не во грех, - улыбается хозяин, вставая из-за стола.

- Не твоя то забота, Поликарпыч! - кричит Савка и бросается в угол.

Гляжу - там сундучок мой походный, погребец, узлы какие-то, корзины. А Савка из сумки бутылку шампанского достает.

- Грешно, конечно, такие денежки из стаканов пить, но - надо. - Открыл бутылку, разлил и - вдруг: - Шампанское это я на свои кровные купил. Затем купил, Александр Ильич, чтоб моим первое слово было. И слово то - спасибо тебе великое и за меня, и за деток моих будущих. Вольный ведь я теперь. Вольный!..

И поклонился мне в пояс. Я обнял его, расцеловал.

- Как случилось-то, что ты здесь оказался, Савка?

- А так случилось, что разыскал меня офицер из полка. Прапорщик Фатеев...

- Княжич?

- Да ну?.. Не знал я, а ему ведь "ваше сиятельство" полагалось говорить. Прощения попрошу, коли свидимся. Я во Пскове постоялый двор приглядывал, хотел извозом заняться, как отец мой. Ну и в полк наведывался, о вас спрашивал, вот княжич и пришел, стало быть. Иди, говорит, сейчас же к командиру полка. Об Олексине, мол, какая-то бумага пришла неожиданная. Я - бегом. Полковник говорит: барину твоему, мол, разрешение пришло самому до Кавказа добираться. Ну, я и решил, что вам со мной, пожалуй, сподручнее будет Россию поперек колесить. Так, Александр Ильич?

- Спасибо, - говорю, - брат. Что о батюшке знаешь?

Вздохнул мой Савка:

- Хорошего мало, Александр Ильич, но жив покуда Илья Иванович. Жив...

Наутро выехали мы с Савкой, до зари проговорив. О моих казематах и допросах, об Антоновке и Опенках, о наших матушках и батюшках. И о кишиневской юности нашей. О маме Каруце и цыганах, о Белле и Урсуле, о Раевском, Дорохове, Светле...

- А чего бы тебе не жениться, Савка? - говорю. - Антоновкой управлять будешь, пока я солдатчину свою не отслужу. Любую бери, какая глянется.

- Я сперва на ноги встать должен, - сказал Савка. - Вот ужо дело свое заведу... Да и потом, Александр Ильич, яблочки, тобою надкусанные, мне вроде не с руки подбирать.

И завалился на другой бок. Я рассмеялся, но как-то виновато, что ли, прямо скажем. И подумал, до чего же глубоко мы их обидели, мужиков-то наших. Лет на двести вперед обидели...

Ну, а потом выехали. С утра пораньше.

В бумагах, разрешающих мне проезд, содержалось одно непременное условие. Я был обязан отмечаться во всех крупных городах либо у воинского начальника, либо у губернатора. Но это нисколько не стесняло. Савка прихватил мою статскую одежду, я ехал как помещик Олексин "по служебной надобности", и местные власти не только никаких препонов нам не чинили, но и принимали с размашистым русским гостеприимством, искренне радуясь гостям почти что из обеих столиц разом. А местные помещики и Савку за стол сажали непременнейшим образом. И мы, признаться, не спешили.

А у меня добрую тысячу верст не шла из головы нежданная государева милость. Ведь не бывает же, быть не может, чтобы он - Он! - совсем недавно суровую руку приложивший к судьбе моей, по какой-то причине сам же и облегчить ее решил. Или - согласие дал, чтобы кто-то облегчил, поскольку самой бумаги я так и не видел: выписку из нее мне показали с главным словом "Дозволяется". Нет, кто-то Государю напомнил обо мне, кто-то упросил не добивать уж окончательно потомственного дворянина Олексина пешим маршем поперек России всей. Только так могло быть, только так.